– Так ты опять ничего не помнишь? – деланно удивился Еремей, – Что ж, я расскажу.

Паша открыл глаза, которые тут же заслезились, едва их коснулся свет. Волхв был справа от кровати, стоявшей в левом углу комнаты. Он опирался на посох и выглядел несколько измученным, будто провел несколько бессонных ночей. Однако глаза его по-прежнему хранили силу, сверкая на изборожденном морщинами лице. Прокашлявшись, волхв приступил к рассказу.

– Когда ты у Ивана мне про разбойников рассказывал, я сразу смекнул, как надо поступить, да князю то рассказал, он со мною согласился. Амулет тебе Иван дал полезный… – Еремей недоговорил фразу, будто передумав объяснять полезность амулета, – На рынке, когда ты потерялся, за тобою следили мы со стражей. Потерялся ты не случайно, и людей там никогда так много не бывает, всех придворных князь на рынок отправил, а уж направить тебя в нужное место для меня не составило труда. Поработать нам, конечно, пришлось не мало, но разбойников изловили, хоть и успели они тебя по голове твоей треснуть дубиной…

– Подожди, если вы знали, где будут разбойники, то на кой ляд меня… Мою многострадальную голову нужно было подставлять? – Паша даже позабыл о слабости, охваченный негодованием, – У меня она не деревянная, не дубовая, меня и убить можно кинжалом, потому что пузо тоже не железное, можно же было и иначе их словить!

– Ты многого не понимаешь, так просто их было не словить, нужна была приманка, что их притянет, этой приманкой и стал ты, – погладив бороду, ответил волхв, – На иное колдовство нужно больше времени и силы.

– А мне рассказать нельзя было, я бы подготовился, – продолжал возмущаться Паша, – Я бы пригнулся, побежал бы сразу, как-нибудь бы да уберег голову.

– Нет, нельзя было тебе говорить, не сработало бы колдовство, – твердил волхв, прохаживаясь по комнате.

Устав от разговоров, Паша принялся разглядывать комнату, двигая головой как можно медленнее, она все еще побаливала. Убранство комнаты было небогатым, однако все выглядело опрятно и уютно.

На правой от Паши стене висели пучки сушеных трав и связки лука с чесноком. Возле окошка располагался средних размеров обеденный стол, а подле него две лавки. Еще одна лавка, чуть пошире, стояла у левой стены, упираясь в кровать. По правую руку у стены стоял окованный железом сундук для хранения вещей, а прямо напротив кровати зиял дверной проем, двери в котором заменяла плотная занавеска серого цвета.

– Долго я так лежу тут? – спросил Павел у волхва, резко повернув к тому голову.

Это движение очень негативно повлияло на состояние Пашиного здоровья, за тягучей волной боли накатила слабость и сонливость.

«А что там за девушка-то была?»: подумал напоследок он, и отключился, не дожидаясь ответов.

– А вот и я! – радостно известила о своем прибытии девушка, вошедшая в комнату.

– Заснул он, к вечеру очнется только, – проворчал старик и коснулся навершием посоха лба спящего.

Лицо волхва моментально осунулось, и даже блеск глаз, казалось, исчез. Разом постаревший, он тихонько пошаркал к выходу, чуть ли не волоча за собой свой посох.

– Пойдем, милая, пущай отдыхает.

Девушка еще немного постояла у двери, теребя сверток со съестным, а потом, несколько понурившись, пошла вслед за волхвом.

Странные сны посещали Пашу в это время. Будто он плыл по мутной, покрытой зеленой пленкой растительности, воде прямо на носу обветшалого корабля без парусов к не менее обветшалому и заросшему причалу, за которым стояли дикие, непролазные джунгли.

Резко картинка поменялась, перед ним стояло высокое дерево, на которое нужно было залезть. Об этом его попросила девушка. Но кто она, Паша еще не понял, однако ему сильно захотелось, чтобы это была Любава. Ему не видно лица, девушка повернута к нему спиной, ее волосы, такие мягкие, легкие, каштанового цвета с переливами золотых отблесков, водопадом ниспадали на плечи, разбиваясь он них на ручьи, стекающие на спину до самых лопаток. Паше все было дозволено, и он подошел к ней, чтобы обнять. Теперь он точно знал, что это Любава. Нежно, насколько это было возможно, Павел обхватил руками ее талию, сомкнув ладони в замок на животе. Даже во сне Паша чувствовал ее запах, ее тепло, что вызывало неистовое возбуждение. Он принялся поглаживать ее живот, поднимая похотливые руки все выше, но девушка была не против. Едва он коснулся ее груди, возбуждение бушующей стихией охватило его разум и тело. Он готов был разорваться на части, разбиться на миллионы осколков, чтобы в каждом из них никогда не угасло это желание, но он проснулся.

Мозг из последних сил старался нарисовать владельцу продолжение увлекательнейшего сна, но видение уходило в пучину безвременья и забвенья. Тело еще не отошло ото сна и плохо повиновалось, пребывая в сладкой дреме. Возбуждение, к слову, никуда не исчезло, что Павел почувствовал в первую очередь.

В комнате было тихо. Разлепив веки, Паша ужаснулся: «Я ослеп!». Однако его страхам не суждено было подтвердиться, просто на улице царствовала спокойная, темная ночь. Вскоре Паша осознал всю нелепость своего предположения, и даже тихонько хлопнул себя по лбу. Рука коснулась повязки, Паша понял, что по голове ему досталось действительно сильно, и простой шишкой на этот раз он не отделался.

Спать совсем не хотелось, к тому же чувствовал он себя бодро, а потому решил немного прогуляться, размять залежавшиеся ноги. Приподнявшись на локтях, Паша долго вглядывался во тьму, пытаясь хоть что-то разглядеть. Луна, весьма кстати, наконец-то вынырнула из-за туч, доселе ее скрывавших. Легкий серебряный свет мягко окутал комнату, разогнав разнуздавшуюся тьму.

Рывком Павел сел на кровати, поставив ноги на пол. После ощупал голову, его ощущения подтвердились, его многострадальный орган был полностью укутан в повязку. Убедившись, что он не нагой, Паша попробовал встать.

Голова пошла кругом, ватные ноги плохо повиновались ему, но из последних сил Паша развернулся, и уперся руками в кровать, чтобы стоять полусогнутым. Так он хотел стабилизировать свое состояние, потому что просто лечь обратно ему не позволяло самочувствие, он очень сильно захотел в туалет.

Вскоре голова перестала кружиться, а ноги стали тверже держаться на земле. Тогда он, по-старчески прихрамывая, очень неторопливо побрел к выходу.

Выйдя из комнаты, Павел попал в коридорчик, слева, видимо, была глухая наружная стена, справа же имелось два дверных проема, пройдя мимо них, Паша свернул направо и попал в уже знакомую комнату. Здесь он уже бывал, когда впервые попал в деревню, это был дом Еремея. По памяти он вышел во двор, попутно больно стукнувшись