Деяния литовцев по жестокости даже кое-где обошли татар. Видя последствия сего, князь был беспощаден. Пленных не брали, никого не оставляя в живых… жестоко, но заслуженно. Не мы, люди, решаем, кому и как суждено поплатиться за свои грехи, но в случае, если какой-то внешний враг вот так набегает, грабит, издевается над простыми мирными жителями, кто-то должен покарать их за это не только на небе, но и на земле.

Так справедливее. Если врагу было всё равно на жизни русских, то с чего вдруг русские должны их жалеть и терпеть это?

Можно долго судить о том, кто в этих схватках был прав, а кто виноват – слишком мало до нас дошло фактов. Однако итог остаётся таким, каким есть: как бы то ни было, Александр, одну за другой, одержал семь блестящих побед подряд, не считая мелких сражений, на некоторое время отбив у Литвы охоту совать свой нос на территорию соседа.

Затем вернулся в родное княжество и спокойно занялся мирными делами. Однако спустя три года литовцы снова напали на Русь.

Литовцы, ограбив Торжок и Бежецк, довольные хотели отправиться домой. Однако неподалёку от Торопца их настигли соединённые силы Новоторжка, Твери и Дмитрова.

В открытом бою литовцы проиграли, и, отступая, укрылись во взятом ими Торопце, организовали оборону. Взять крепость штурмом было сложно, а на долгую осаду у русских не хватало продовольствия. Весь день они искали выход, но так и не смогли прийти к единому мнению. Что делать?

И вот тут появился со своей дружиной Александр. Ему думать было некогда – он уже решил всё за время перехода, и теперь с боевым маршем пошёл на штурм.

Торопец был взят. Враги попытались ускакать – кони у них быстрые, но… по-видимому, у русских ещё быстрее. Победители настигали и убивали бегущих – одних только вождей неприятеля погибло около восьми, однако в какой-то период князь приказал прекратить резню. Пленных у них тогда оказалось немало…

Но и на этом новгородцы не остановились – преследовали ничего не подозревающих литовцев до озера Жизца. Там неприятель решил сделать привал. А зря…

На этот раз пленных уже не брали. Жестоко, да. Зато эффективно…

1246 г.

Шкодный четырёхгодовалый сынишка князя, Васька, весело и пока ещё неуклюже шагая по комнатам, забавно так, «воинственно» махая деревянным мечом, сражался с неведомым врагом.

Отложив всякие дела, князь наблюдал за сыном с маленькой чашей вина в руке. Малыш будет славным воином, уже сейчас видно!

Княгиня сидела напротив, на другом конце стола, тоже искоса приглядывая за дитятей.

– Ишь, какой воин, в отца весь! – Улыбнулась она, оторвавшись от шитья.

– Конечно, мой же сын! – Поймав и усадив к себе на колени ребёнка, ответил князь.

– Вообще-то наш! – Сердито поправила княгиня мужа, ласково потрепав реденькие светлые кудряшки мальчика.

Александр собирался что-то добавить, когда неожиданно со скрипом отворилась расписная дубовая дверь. Из-за неё показалась голова слуги.

– Князь! К вам гонец из Владимира. Срочно, говорит, должен увидеться с вами. Наедине.

Какое-то очень нехорошее чувство кольнуло сердце Александра. Что там стряслось?

– Зови.

В комнату вошёл плохо вооружённый и явно потрёпанный дружинник. Княгиня незаметно исчезла вместе с сыном, однако ж уютно устроившись под дверью. Мало ли что там опять…

– Увы, князь, на мою долю выпало сообщить вам о большом несчастье, – начал гонец, почтительно склонив голову, – наш Великий князь, ваш многоуважаемый отец, Ярослав Всеволодович смертельно болен… и заболел при весьма странных обстоятельствах. Увы, он при смерти.

Сердце пропустило удар и остановилось. Нет… не может быть!

– Как?! – Едва сдерживая вибрирующую дрожь в голосе, произнёс князь.

Невозможно… невозможно! Его отец… он всегда, ВСЕГДА был сильным! Он не может…

– Как я уже говорил, обстоятельства, при которых заболел Ярослав Всеволодович весьма странные, – продолжал дружинник, – Видите ли, князь… совсем недавно он ездил на поклон в Каракорум, к хану Туракину. Пересилил себя и гордость свою ради всех нас. Приняли его хорошо, однако… через несколько дней князь очень сильно заболел, якобы неизвестной болезнью, которая стремительно прогрессировала. Скорее всего татары, зная о силе, мощи и авторитете вашего отца, подсыпали ему яду… Всё, что нам остаётся – пригласить вас во Владимир, проститься с ним.

– Хорошо, ступай, – мёртвым, пробирающим до дрожи голосом ответил князь.

Дружинник, поклонившись, вышел.

– Отец… неужели и ты… ты, такой смелый, сильный… неужели и ты стал жертвой этих беспринципных, жестоких, трусливых тварей?! – неверяще прошипел Александр, утопая в ярости и сыновьей боли, сминая медную чашу, будто восковую. По его руке текло, проливаясь на стол, кроваво-красное вино, но князь в этот момент не замечал ничего, чувствуя лишь, что от его души с болью и кровью отрывают важнейшую её часть, одного из самых близких людей на свете. Неужели НИЧЕГО нельзя сделать?!

Наверное, бессилие – самое ужасное чувство для того, кто привык побеждать…

…Полутёмная комната, освещённая всего одной свечой. В центре её лежал едва живой Великий князь Ярослав. Его осунувшееся лицо было иссиня-бледным, овеянное ледяным дыханием смерти. Он уже не двигался, так как это приносило страшные мучения. Каждое слово давалось ему уже в прямом смысле потом и кровью.

У его изголовья стояли четверо: высокий, широкоплечий молодой человек с короткими тёмно-русыми волосами и голубыми, как у отца, глазами, второй, похожий на него, только моложе, ниже и коренастее, и третий – длинный, крепкий, худощавый и явно моложе всех из них. Это сыновья Ярослава – Андрей, Ярослав и Михаил. Они уже попрощались с отцом, но всё ещё не могли поверить, что человек, которому хватило сил на то, что не смогли сделать все князья вместе взятые, вот так умирает от какой-то там болезни. Рядом с Андреем, приобняв его, стояла безутешная жена умирающего – Феодосия.

– Где… мой сын? Где… мой Александр?! – Хрипло прошептал Ярослав. Мир уже плыл перед глазами… Нет! Он так много не успел им сказать, столь многому не успел научить их всех… и это единственное о чём он сожалел.

– Отец!.. – Буквально влетев в комнату, воскликнул Александр, весь покрытый дорожной пылью. Он сходу бросился сюда, только-только приехав.

Больше всего на свете он боялся опоздать.

Сейчас он на секунду застыл, не веря своим глазам. Наверное, так уж мы все устроены…

Если родители любят своих детей, они не просто отдают им частичку своей души и жизни, а полностью посвящают себя им. И тогда уже не столь важно – бедняки ли они, или царская чета – они сделают всё, но обеспечат своему ребёнку счастливую жизнь, всегда найдут время для него. В детстве они представляются нам добрыми волшебниками, которые бессмертны и всемогущи. И, вырастая, мы на подсознательном уровне продолжаем так считать. Поэтому когда всё же приходит неизбежное, нам так зверски, невыносимо больно.