С улицы послышался звук подъезжающего автомобиля. Отец с сыном переглянулись.

— Наверное, Харуё. — В субботу мать специально возвращалась из своей лавки в Китано, чтобы приготовить обед.

Тут же с порога раздался ее бодрый голос:

— Вот и я! — Мать энергично влетела в гостиную, держа в руках огромные пакеты с продуктами. — Извините, что задержалась, покупатели никак не хотели расходиться. Проголодались? Сейчас приготовлю вам что-нибудь вкусненькое.

Проворно доставая из пакета продукты, мать, словно пулемет, вываливала сегодняшние новости. Отец снова углубился в газету. Фумия поднялся и вышел в коридор. Он уже хотел подняться к себе, но тут взгляд его упал на телефон. Интересно, Хинако дома? Ему вдруг неудержимо захотелось увидеть ее. Но ведь они виделись только вчера. Звонить ей на следующий же день было бы мальчишеством. Фумия начал решительно подниматься по лестнице, но буквально через несколько ступенек замер на месте и бросился вниз. Прежде чем он успел хорошо все взвесить, рука уже набирала знакомый номер.

— Привет, это я.

Последний раз он так смущался лет пятнадцать назад. Хинако поблагодарила его за чудесный вечер и удивилась, что он не на работе.

— У нас в субботу укороченный день. Так что я… Я тут подумал… Ну в общем… Если ты, конечно, свободна… то после обеда мы могли бы куда-нибудь прокатиться.

Хинако на мгновение задумалась:

— После обеда мне должны привезти пропан, но ближе к вечеру можем встретиться. Конечно, если тебе удобно…

— Отлично! К вечеру даже лучше, не так жарко. Во сколько за тобой заехать?

— Часов в пять было бы в самый раз.

— Тогда до встречи?

— Что, братик, снова отправляешься на свидание?!

Он и не заметил, как сзади подкралась Кимика. Фумия грубовато отшил ее, ответив, что просто встречается с другом.

— А друг женского пола, да? — многозначительно ухмыльнулась пронырливая сестрица. — Надеюсь, на этот раз твоя дружба продлится дольше недели.

Фумия погрозил ей кулаком и на одном дыхании взбежал вверх по лестнице. Душа его пела в предвкушении счастливых перемен. Мурлыча под нос веселый мотивчик, он ворвался к себе и застыл посреди комнаты, словно налетев на невидимую преграду.

Грудь внезапно сдавило удушье. На лбу выступил липкий пот. Превозмогая дурноту, Фумия дернул вверх жалюзи и распахнул окно, впустив яркий солнечный свет и жаркий полуденный воздух. Он включил магнитофон, и комната наполнилась веселыми ритмами и летом. Двигаясь в такт музыке, Фумия открыл шкаф и стал выбирать рубашку, а через мгновение он уже совершенно позабыл про странную минутную слабость.

В палате кто-то шептался. Томоко обвела комнату обеспокоенным взглядом.

У окна склонилась над кроватью одинокая женская фигура. В предзакатных лучах ее профиль казался кроваво-красным.

Ненависть исказила лицо Томоко. Она моментально узнала в поздней посетительнице Тэруко, жену Ясутаки. Вот так всегда. Придет раз в месяц, наговорит ему всякой ерунды и уйдет. Больше всего Томоко бесило то, как Тэруко вела себя с Ясутакой. Разве у нее есть на него какие-то особые права?! Может, он ее собственность?

Кто о нем заботился все эти годы? Томоко.

Кто его мыл, стриг, выносил за ним судно? Томоко.

Кто, как не она, знает каждый уголок его тела, каждую морщинку и родинку?

Делая вид, что не замечает Тэруко, медсестра обходила других пациентов, между тем жадно ловя каждую ее фразу. Женщина говорила очень тихо, и Томоко удавалось различить лишь обрывки странного монолога: «Саёри… разозлился… туда… сказал, что остановишь… почему ты дочь родную…»

Кажется, Тэруко, как обычно, говорила только об их погибшей дочери Саёри. Томоко ни разу не слышала, чтобы жена сказала Ясутаке что-то ободряющее: «держись», «поправляйся» или какие-то еще добрые слова.

— Простите, мне нужно осмотреть больного, — сухо отрезала Томоко и принялась совершать у постели Ясутаки ненужные манипуляции: проверила раствор в капельнице, поправила подушку.

Не обращая на медсестру никакого внимания, Тэруко продолжала попрекать мужа:

— Но на этот раз тебе не удастся помешать. Поздно. Саёри вернулась. Совсем скоро она предстанет перед нами. Такая же, как была. А это значит, род Хиура не оборвется. И если ты настоящий Хиура, то порадуйся.

Ясутака недвижно лежал на спине с приоткрытым ртом. Прислушиваясь к чудаковатым речам Тэруко, медсестра в который раз убеждалась в том, что эта женщина просто умалишенная. Интересно, ее родные в курсе? Томоко твердо решила сегодня же доложить главврачу о странной посетительнице.

Откинув простыню, медсестра бережно повернула безжизненное тело, чтобы у Ясутаки не появились пролежни. Затем нарочно стащила с него больничное кимоно и стала проверять, не сопрела ли кожа. Брезгливо поморщившись, Тэруко поднялась и направилась прочь из палаты, недовольно бросив на прощание:

— Я еще приду, Ясутака, а ты не вздумай мешать Саёри.

«Может, оно и к лучшему, что он в коме и не видит этого кошмара…» — думала Томоко, провожая ее возмущенным взглядом.

За окном послышался шорох — это билась в стекло ночная бабочка. Томоко и не заметила, как стемнело. Горные вершины таяли в последних лучах багряного заката. Привлеченный ярким светом, крупный рыжий мотылек с завидным упорством снова и снова выныривал из темноты и с размаху ударялся мохнатым тельцем в холодное стекло. Томоко задернула больничную занавеску, и пунцовый закат и рыжая бабочка исчезли за тонкой белой тканью.

Томоко ласково посмотрела на неподвижного Ясутаку. Быстро оглянувшись по сторонам, она украдкой приподняла простыню. Ее рука привычно скользнула меж его бедер.

— Спасибо за чудный вечер. Было просто здорово!

— Тогда до завтра?

Махнув на прощание, Фумия сел в машину и, развернувшись, поехал вниз по склону. У подножия холма в вечерних сумерках смутно белели крыши деревенских изб. Хинако медленно открыла калитку. С тех пор как она приехала в Якумуру, прошло уже пять дней. За это время дом, сперва державшийся отчужденно, вспомнил ее и снова стал милым и родным.

— Добрый вечер, дом! — Громко поприветствовав его, Хинако повернула в замке ключ.

Сегодня они с Фумия чудесно посидели в японском ресторанчике в Китано. Улыбаясь приятным воспоминаниям, Хинако переоделась и направилась в ванную. Заметив на стене крошечного тритона, она уже не завизжала, как в первый раз, а приоткрыла окошко и осторожно выпустила его наружу. Ее столичная жизнь, работа, Тору — все это казалось теперь далеким, забытым сном. Всего пять дней, а кажется, будто она уже целый месяц живет в этой деревне.

Надо бы позвонить родителям в Тибу, они наверняка волнуются. Последнее время все ее мысли занимает лишь Фумия. Если у них и дальше так пойдет, то она, в сущности, не против насовсем перебраться в Якумуру. А что? Перестроит дом, наймет в Токио секретаря, а работать будет здесь, в деревне. Если соскучится по городской жизни — всегда можно ненадолго отправиться в Токио, а потом снова вернуться сюда. Может быть, такая «двумерная» жизнь — как раз то, что ей нужно? Дав волю воображению и счастливо улыбаясь, Хинако распахнула дверь на веранду.