— Бог свидетель, лишь времени не хватило мне, чтобы перевести всех вас в вольные хлебопашцы. В присутствии священника, призывая в свидетели Господа Всемогущего, приношу магическую клятву. Как только враг будет побеждён, добьюсь вольной для всех своих крепостных. Верите ли мне?

Из толпы, заворожённо наблюдавшей, как их хозяйку окутывает зелёным полупрозрачным облаком, донеслось дружное:

— Верим!

— Только прикажи, матушка барыня, мы за тобой и в огонь, и в воду! — крикнул Тихон.

Зелёное облако полыхнуло и осыпалось, образуя на запястье Дуни рисунок в виде браслета — напоминание о клятве. Подобные рисунки исчезали, когда поклявшийся исполнял то, что обещал. Даже Глаша с Платоном смотрели, не отрываясь, магическая клятва и в кругах, наделённых даром, была явлением редким.

На следующий день Дуня с Платоном и Глашей выехали в Смоленск. Следом за их каретой ехала коляска с ополченцами.

Накануне Дуня выписала и вручила Платону очередной чек.

— Платоша, свет мой, думаю и у генерал-губернатора дворяне со всей губернии будут на воинство жертвовать.

— Не многовато ли, душенька? — спросил Платон, увидев сумму.

— Боюсь, как бы не мало, — ответила Дуня и велела: — Если другие больше вносить будут, скажи, что это первый взнос, я после ещё выпишу. Ничего, Платоша, что пояски чуток подтянем. Обойдёмся без оранжереи с теплицами, да без новых беседок-ротонд у пруда. С покупкой тебе коня породистого тоже погодить придётся, но ты не переживай. На моём Громе выезжать будешь.

При упоминании Грома Платон слегка поморщился. Жеребца жены он побаивался, прозвав про себя «аспидом».

После собрания уездных дворян и купечества у генерал-губернатора, Платон вышел довольный: и ополченцев они с Дуней в числе первых привезли, и с суммой Дуня угадала — примерно столько все и жертвовали, больше сумму внесли лишь сам генерал-губернатор, да парочка миллионщиков-купцов. Радовался Платон не только тому, что больше тратить на пожертвования не придётся, но и тому, что Дуня забыла про тот чек, что в Санкт-Петербурге ему вручила на будущий ремонт особняка. Сам он жене про то и не собирался напоминать.

К тому времени, как совещание закончилось, Дуня с Глашей успели снарядить добровольцев и отвести к месту сбора. Довелось познакомиться и с их непосредственным командиром — немолодым офицером, видать, из отставных. Бывалый вояка немного удивился, узнав, что вновь прибывшие вольную получили, кивнул на просьбу Дуни за её людьми присмотреть. На вопрос, что ещё его подразделению не хватает, ломаться не стал, честно признавшись, что нужно ещё не менее десятка ружей и корм для лошадей. Недоверчиво хмыкнул на Дунино обещание прислать, что достать сможет. Ещё раз пришлось офицеру удивиться, когда вскоре подъехали телеги с обещанным.

— Эх, надо было ещё седла с упряжью попросить, — произнёс старый вояка и, спохватившись, добавил: — Но и за то сударыням-магичкам низкий поклон. Дай им Бог здоровья.

Дуня с подругой, отправив груз в роту ополченцев, и думать о нём забыли, не благодарности ради то делали. Покупали ружья да фураж вскладчину, Глаша настояла.

— Коли не берут в ополчение, хоть так помогу, — сказала она твёрдо.

Платону, не сговариваясь, про это пожертвование рассказывать не стали. Домой в тот же день отправились, вернувшись к ночи. Дальше жизнь в имении и деревне потекла плавно, почти, как обычно. Лишь обсуждались пока не частые новости, что приходили из уезда, да каждый вечер шли в церкви молебны.

Во время одного из молебнов произошло небывалое, в церковь вошла немолодая высокая женщина в чёрных одеждах.

— Ворожея, — раздались шепотки со всех сторон. Народу собралось много. Дуня с Глашей и Платоном неподалёку от священника стояли.

Ворожея, как и все язычники, лба крестным знамением осенять не стала, но поклонилась уважительно собравшимся людям и иконам, затем сказала:

— Узнали мы, что враг вторгся на землю русскую, да что собирают здесь денежки для ратников. Примите ли и нашу помощь?

Отец Иона, в первую минуту растерявшийся, быстро взял себя в руки, поборов желание изгнать поклонницу старых богов.

— Коли от доброго сердца и с чистыми помыслами, примем. Господь не осудит, — сказал он.

Ворожея кивнула и развязав узелок, что держала в руках, принялась перекладывать из него в ящик монеты и ассигнации. Туда же опустила и несколько золотых самородков. Задержала взгляд на иконе с Богородицей с младенцем и поклонилась, выражая уважение. Затем повернулась к священнику, увидев рядом Дуню с Глашей и Платона, произнесла:

— Вижу, дар от богов наших в себе сохранили. — Кивнула своим мыслям. Затем заметила перстень на руке Дуни. — Знак Велесов носишь. Ежели помощь понадобится, скажи. Где нас найти, твои деревенские знают.

После чего Ворожея развернулась и покинула церковь.

— Воистину встала вся земля русская, — произнёс отец Иона и продолжил читать молитву: — Спаси, Господи, и помилуй Богом хранимую страну нашу, власти и воинство ея, огради миром державу их, и покори под нозе Православных всякаго врага и супостата. Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Глава девятнадцатая. Раздумья и сомнения

Летняя пора Дуней и Глашей в дни учёбы в институте благородных девиц воспринималась временем свободным, радостным, беззаботным. Но первое же лето после выпуска швырнуло подруг в водоворот жизни, как беспомощных котят.

Всё вокруг казалось пропитано тревогой и напряжением. Какое-то время ничего особенного не происходило. Даже ямская почта работала, как обычно. Ещё во время пребывания в Смоленске Дуня отправила несколько писем. Первое — Климентию Ильичу, дворецкому столичного особняка, что они задержатся, и что она увеличивает допустимое количество выделяемых на особняк и его обитателей средств. Второе, соответственно, поверенному Матвеевских в Коммерческом банке. Помимо распоряжения об увеличении суммы, она присовокупила личную просьбу — деньги никому, кроме Клима Ильича не выдавать. Не особо доверяла Дуня деловой хватке свекрови, одна практически даром отданная деревня чего стоит. Третьим письмом Дуня уведомила папеньку, что всё в порядке. Четвёртое предназначалось маменьке и тётушкам Платона. Дуня велела дамам оставаться в столице, ведь в имении может стать опасно.

То, что употребила слово «опасно» зря, Дуня поняла после того, как они получили три письма подряд от маменьки Платона. Она требовала, чтобы сын немедленно ехал в столицу. О Дуне ни в одном письме упомянуто не было. Но она и не обиделась. Понятно, что своё дитя к сердцу ближе.

Вон папенька в своём послании тоже о зяте не упомянул. Писал, чтобы Дуня