— Граф Платон Алексеевич Лыков, вам срочное донесение. Кроме того, передаю устное приглашение, как главе рода, явиться к генерал-губернатору завтра в двенадцать дня. Позвольте откланяться, — выпалил посланник, вручил растерявшемуся Платону толстый конверт, козырнул, развернулся и вышел. Раздался стук его каблуков из коридора, а вскоре, с улицы, стук копыт. Платон вскрыл конверт, сорвав сургучную печать. Там оказалось два листа. Пробежав бегло глазами текст, Платон посмотрел на замерших Дуню с Глашей и потрясённо произнёс:

— Это война. Тут сообщение генерал-губернатора о том, что Бонапарт с союзниками вероломно вторгся на нашу территорию. А тут манифест Его императорского величества Александра Первого «О сборе внутри Государства земского ополчения».

Глаша ахнула и опустилась в кресло. Платон тоже присел, протянув послание жене. Дуня прочла внимательно оба документа, после чего обратилась к побледневшему дворецкому, так и стоящему в дверях:

— Иди к отцу Ионе. Пусть звонарь набат бьёт, людей собирает.

Вновь над имением Лыково-Покровское зазвонил колокол. Тревожно, глухо зазвонил-застонал, словно война своим ледяным дыханием выморозила из него душу и жизненную силу.

Глава восемнадцатая. Тревожные дни

Только недавно было многолюдно в имении на праздник Вознесения Господня, а вновь на площади перед господским домом собралась толпа. Но сейчас не возвышенно-праздничное настроение царило вокруг, а напряжённо-тревожное: в набат не бьют почём зря.

Дуня, Платон, Глаша, старый священник стояли, молча, на невысокой парадной лестнице. Дуня оглядела перешептывающихся людей и выступила вперёд, спустившись на ступеньку вниз. Бумаги с гербовыми печатями в её руке подрагивали, но голос, когда заговорила, зазвучал ясно и твёрдо.

— Беда пришла на нашу землю, люди добрые. Большая беда — война. — В толпе дружно охнули. Раздались восклицания: «Да кто это? Да как же? Ой, что деется!» Дуня, выждав, пока станет вновь тихо, продолжила: — Наполеон Бонапарт во главе сильной армии вторгся в наши земли и продвигается вперёд. Враг вероломно презрел мирный договор и заручился помощью союзников. Наши воины доблестно сражаются, но вынуждены отступать под натиском проклятых французов. Одним им против мощи такой сложно выстоять. Сам Государь-Император за помощью обращается ко всему народу Российскому. Вот, манифест свой разослал.

Дуня подняла бумагу, демонстрируя царскую печать. В толпе вновь зашумели.

— Читай уж, матушка барыня, послушаем, что царь-батюшка сказал! — выкрикнул кто-то из мужиков, не выдержавший паузы.

— Слушайте, — произнесла Дуня и принялась зачитывать манифест: — …Неприятель вступил в пределы Наши и продолжает нести оружие свое внутрь России, надеясь силою и соблазнами потрясть спокойствие великой сей Державы. Он положил в уме своем злобное намерение разрушить славу ее и благоденствие. С лукавством в сердце и лестью в устах несет он вечные для нее цепи и оковы…

Собравшиеся люди слушали, затаив дыхание слова императора о том, что силы врага велики, о том, что необходимо всем сословиям создать внутри государства новые силы, чтобы в подкрепление к воинам встали крепкой защитой домов, жён и детей, и всех. Не выдержав напряжения, заголосила-заплакала одна молодка. Сразу со всех сторон на неё зашикали:

— Тихо ты! Послухать дай!

Дуня, сделав глубокий вдох, зачитала завершающие строки:

— Да найдет враг на каждом шаге верных сынов России, поражающих его всеми средствами и силами, не внимая никаким его лукавствам и обманам. Да встретит он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина…

Гнетущая тишина воцарилась над толпой, придавливая осознанием обрушившейся беды. Вперёд выступил староста и, сминая в руках картуз, спросил:

— Ты скажи, что делать, матушка барыня? Всё исполним.

Дуня обвела взглядом людей и сказала:

— Предписано всем землевладельцам направить в ополчение по пять человек от сотни приписанных к ним крепостных. Прошу вперёд выйти пятерых добровольцев, а ежели таковых не найдётся, будете жребий кидать.

После небольшого замешательства из толпы вперёд стали проталкиваться добровольцы. Было их больше пяти, но староста, отсчитав первую пятёрку, остальных на места отправил.

— Эх, чуток опоздал! — сокрушался Оська.

— Твое дело мельничье, — не удержался Тихон, не успевший в первые ряды из-за повисшей на нём жены.

— Тихо! Барыня идёт, — шикнул на них староста.

Дуня и впрямь спустилась с лестницы и подошла к будущим ополченцам. А их оказалось и не пятеро. Тихой сапой прокрались и встали в общий строй парнишка лет десяти и седой как лунь старик, опирающийся на батожок.

Несмотря на серьёзность момента послышались смешки и шутки по поводу аника-воинов.

— Евсейка, дедка, а ну сюда, — звала старого да малого дородная молодка, тщетно пытающаяся протиснуться сквозь толпу.

— Да пусть идут, — придержал её за рукав Оська. — Бонапарт при виде таких вояк испужается, впереди своей лошади улепётывать будет.

Вокруг засмеялись, а Дуня, как раз остановившаяся напротив деда с мальчишкой, серьёзно сказала:

— Не могу я вас отпустить. Дай Бог, чтоб не настали времена детям и старикам за оружие браться. Ваша помощь здесь пригодится. Не кручиньтесь, мы вон с Глафирой Васильевной магички, и то не берут.

— Так вас понятно, что не берут. Бабам никак воевать нельзя, — заявил осмелевший Евсейка и добавил: — Баб и младенчиков беречь надобно. Вот мою маменьку да сестриц некому, кроме нас с дедкой защитить, папенька помер. Но коли наша помощь здесь нужна, так и быть, останемся. Айда, дедка.

Старик с мальчишкой вернулись к остальным, покинув строй. Стоявшая неподалёку кухарка Аграфена, вытирая глаза краем фартука, умилилась:

— Ишь какой защитник из крестничка моего вырос. Кажись, вот только родился.

Дуня обратилась к добровольцам:

— Завтра лично отвезу к месту сбора. Там закуплю для вас обмундирование и оружие. И вот ещё что. Всем сразу я вольную дать не смогу, а вот на пятерых полномочия есть. Сейчас пройдёте в мой кабинет, вольную выпишу, а в губернской канцелярии заверю. Пойдёте свободными гражданами Родину защищать. — Она обратилась к толпе: — А сейчас послушайте, что вам скажет отец Иона.

Все взгляды обратились на старого священника. Тот выпрямился и произнёс:

— С сего дня ежевечерне будет проводиться молебен о воинах, идущих на брань. Приходите, православные, помолимся за здравие сражающихся, за исцеление раненых и за упокой павших. Под иконой Божьей Матери будет стоять благотворительный ящик. Кто сможет, пожертвуйте средства на нужды воинства и ополчения народного.

Поднявшаяся к отцу Ионе Дуня подняла руку, вновь призывая к вниманию.

— Люди добрые, — произнесла она строго и торжественно,