После убийства императора Александра II, когда эпоха либеральных реформ подошла к концу и его преемник установил реакционный режим с бюрократической централизацией, земства все больше и больше становились убежищем для либеральных элементов страны; некоторые из них, как, например, земства Тверской губернии, стали очень заметными в этом направлении и за это подвергались преследованиям со стороны властей. Наконец, Москва, древняя царская столица, прославившаяся своим патриотизмом и ультранациональным духом и всегда считавшаяся в официальных кругах цитаделью верности самодержавию, на самом деле стала оплотом пропаганды в пользу конституционной реформы.

В начале правления Николая II поместное дворянство все еще занимало видное место в земствах и встало во главе умеренного-либерального движения в надежде убедить молодого императора вернуться к идеям своего деда. В ответ на обращение Тверского земства, ходатайствовавшего в самых лояльных выражениях о привилегии народного представительства, император Николай, действуя по совету Победоносцева, рассматривал их устремления как «бессмысленные мечты». Этот ответ знаменует собой начало глубокого разногласия между императором и его народом, которое усиливалось день ото дня. Когда, наконец, через десять лет он был вынужден уступить революционному движению и созвать Думу, представители, посланные в этот орган и в Государственный совет поместным дворянством и земствами, заняли позицию, явно враждебную бюрократическому правительству императора.

Этот краткий очерк о роли, которую играл в России класс, к которому я принадлежал по рождению и семейным традициям, поможет читателю понять особое положение, которое я занимал, когда вошел в насквозь бюрократический кабинет Горемыкина.

Моя фамилия принадлежала к русскому дворянству с середины XV века. Ее основатель, польский уроженец, прибыл в Россию в 1462 году во главе вооруженного отряда, чтобы предложить свои услуги великому князю Московскому Ивану III, который пожаловал ему вотчины, часть которых принадлежала мне до революции, лишившей меня имений и другого имущества. Начиная с той эпохи и в течение всего московского периода мои предки служили государству. Двое из них участвовали в осаде Казани в 1552 году во главе своих отрядов, а другие занимали выдающиеся посты в Москве, но никогда не принадлежали к московской олигархии, хотя ввиду своих значительных владений считались видными членами поместного дворянства. Они удерживали это положение и во время петербургского периода, но никогда не были в числе придворных и высших чиновников, которые заполняли дворцы и правительственные канцелярии Петербурга; они предпочитали оставаться в своих имениях и тяготели к Москве, которая всегда рассматривалась дворянством как настоящая столица страны.

Мой отец, родившийся в первой четверти XIX века, являлся типичным представителем своего класса. Образованный и обладающий широким кругозором, он еще молодым человеком посещал салон Елагиной, где обычно собиралось все наиболее просвещенное общество Москвы. Он встречал там, помимо пушкинского кружка, таких сторонников западничества, как Чаадаев и историк Грановский, наряду с первыми провозвестниками славянофильства, какими были Самарин, Хомяков и братья Киреевские.

Как всякий молодой человек его круга той эпохи, он вступил на военную службу, но вскоре оставил военную карьеру и в течение нескольких лет работал вместе с родственником моей матери, графом Муравьевым-Амурским, генерал-губернатором Восточной Сибири, который пользовался большей известностью как покоритель и организатор громадных областей по реке Амуру.

Граф Муравьев-Амурский был известен своими либеральными идеями и собрал вокруг себя в Иркутске, в столице Восточной Сибири, группу достойных молодых людей, проникнутых теми же идеями. Эта группа очень сблизилась с декабристами, которые были сосланы в Сибирь за тридцать лет до этого за участие в заговоре 1825 года и которые, проведя много лет в весьма отдаленных областях Сибири, получили, наконец, разрешение поселиться в Иркутске. В результате столица этой отдаленной области обогатилась обществом высококультурных и искренно либеральных людей.

Граф Муравьев-Амурский и его жена, француженка по рождению (ее девичье имя mademoiselle de Richemont), широко открыли двери своего дома для ссыльных, и мои родители сделали то же самое, так как моя мать, вопреки всем неудобствам путешествия, последовала за моим отцом в Сибирь. На них часто доносили в Петербург, обвиняя их в чрезвычайном расположении к декабристам.

При восшествии на престол императора Александра II полное прощение, в котором Николай I упрямо отказывал более чем в продолжение тридцати лет, было даровано декабристам, и по своем возвращении из Сибири они приняли участие в жизни высшего общества, которую вели до их ссылки.

Мои родители в течение всей жизни поддерживали близкие отношения с некоторыми семьями декабристов, которые всегда высоко ценили их либеральные традиции; один из потомков, князь Волконский, находился в числе членов Первой Думы. Впоследствии он был одним из товарищей председателя этого учреждения.

Побыв помощником графа Муравьева-Амурского в Сибири, мой отец был несколько лет губернатором в двух губерниях Центральной России. В течение этого времени он являлся ревностным сторонником либеральных реформ Александра II, но позже удалился в свое имение и вел жизнь поместного дворянина до своей смерти, живо интересуясь успехами европейской культуры и развитием прогрессивных и либеральных идей.

Семья моей матери была более тесно связана со двором, чем семья отца, но эти отношения порвались со времени одной дворцовой трагедии, которые отмечали каждое новое царствование со времен Петра Великого до начала XIX века, по поводу чего было удачно сказано, что русская автократия представляла собой «деспотический режим, закаленный цареубийством».

Дед моей матери, князь Яшвиль, занимавший весьма высокий пост в армии во времена царствования Павла I, был одним из главных действующих лиц той драмы, эпилогом которой явилась смерть этого императора.

Мы все хорошо знаем странные поступки, которые отмечали четырехлетнее правление безумца, который наследовал Екатерине Великой на российском троне в конце 1796 года. Когда наступил 1801 год, болезнь Павла I приняла такие формы, что руководящие лица императорского двора сочли себя обязанными принять меры, чтобы положить конец ситуации, которая угрожала безопасности империи. Был ли наследник престола и впоследствии император Александр I осведомлен о заговоре, который был организован для этой цели и который возглавлялся графом Паленом, военным губернатором столицы? Историки, изучавшие это событие, включая наиболее современных и осведомленных, вроде великого князя Николая Михайловича, признают, что заговорщики получили согласие Александра на план лишения императора трона, но представляется установленным, что убийство отца оказалось жестоким сюрпризом для его сантиментальной души и вызвало шок, от которого он так никогда и не оправился и который сообщил его мировоззрению мистическое направление, сопутствовавшее ему в течение его последующей жизни.

Князь Яшвиль принял непосредственное участие в трагическом событии, которое произошло в ночь на 23 марта 1801 года. Новый дворец, только что построенный императором Павлом, охранялся в эту ночь войсками, особенно преданными великому князю Александру. Группа заговорщиков, которая проникла во дворец, включала моего предка