Тут она удостоила Сюзанну собственного взгляда.Переполненного сарказмом.

— Но не стрелки. Конечно, такие, как ты, с ума не сойдут.

— Почему ты насмехаешься надо мной? — спокойно спросилаСюзанна.

На лице Миа отразилось недоумение, потом она насупилась.

— Разве это моя идея прийти сюда? Стоять на холоде там, гдеГлаз Короля марает горизонт и даже саму луну своим грязным светом? Нет,женщина! Она принадлежала тебе, так что нечего мне выговаривать!

Сюзанна могла бы ответить, что идея забеременеть ребенком демонапринадлежала отнюдь не ей, но понимала, что сейчас не время начинать словеснуюперепалку, убеждая собеседника, или в данном случае, собеседницу, что дураименно она, а не ты.

— Я ничего тебе не выговариваю, — возразила Сюзанна, —только спрашиваю.

Миа нетерпеливо взмахнула рукой, как бы говоря: «Хватиттолочь воду в ступе», — и чуть повернулась, встав в пол-оборота к Сюзанне. Апотом пробормотала: «Я не пошла ни в больше-чем-дом, ни в никакой дом. Ив любомслучае я выношу моего малого, ты слышишь? Как бы ни легли карты. Выношу ивыкормлю.»

И вот тут Сюзанна поняла многое, если не все. Мианасмехалась, потому что боялась. Пусть знала она многое, очень уж значительнаяее часть была Сюзанной.

«Я не пошла ни в больше-чем-дом, ни в никакой дом», например.Это фраза из «Невидимки», романа Ральфа Эллисона [40]. Когда Миа проникла вСюзанну, она приобрела две субличности по цене одной. Это Миа, и никто другой,вытащила из небытия (или из глубокой заморозки) Детту, и именно Детте особеннонравилась эта фраза, в которой выражалось глубокое презрение и подозрительностьнегров к тому, что иногда называлось «усовершенствованное послевоенноеобразование для негров». Ни в больше-чем-дом, ни в никакой дом; я знаю, что язнаю, другими словами, до меня дошли такие слухи, мне шепнули об этом на ушко,дорогая, сорока принесла на хвосте.

— Миа, а кто второй родитель твоего ребенка? Какой демонстал ему отцом, ты это знаешь?

Миа ухмыльнулась. И ухмылка эта очень не понравиласьСюзанне. Слишком много в ней было от Детты. Она уже понимала, что ответ ее непорадует.

— Да, женщина, знаю. И ты права. Это демон накачал тебя,действительно, великий демон, ты говоришь правильно. Человеческий демон! Ипо-другому просто быть не могло, ибо ты знаешь, что настоящие демоны, те, чтоостались на берегам всех этих миров, которые вращаются вокруг Башни, послетого, как Прим [41] пошел на убыль, бесплодны. И по очень веской причине…

— Тогда как…

— Твой дин — отец моего малого, — ответила Миа. — Роланд изГилеада, ага, он. У Стивена Дискейна наконец-то появится внук, хотя он самдавно сгнил в могиле и не узнает об этом.

Сюзанна таращилась на нее, напрочь забыв о холодном ветре,дующим со скал Дискордии.

— Роланд?.. Этого не может быть! Он находился рядом со мной,когда демон был во мне, «извлекал» Джейка из дома на Голландском холме ифизически не мог трахаться со… — она замолчала, подумав о младенце, котороговидела в «Догане». Подумав об его глазах. Этих синих глазах воина. «Нет. Нет. Яотказываюсь в это верить».

— Тем не менее, Роланд — его отец, — настаивала Миа. — Икогда малой родится, я назову его именем, которое почерпнула из твоей памяти,Сюзанна из Нью-Йорка, которое ты узнала, когда изучала крепостные зубцы,внутренние дворы, подъемные мосты и навесные башни. Почему нет? Это хорошееимя, и ему оно подойдет.

«Введение в средневековую историю» профессора Мюррея, вот очем она говорит".

— Я назову его Мордред, — продолжила Миа. — Расти он будетбыстро, мой дорогой мальчик, быстрее любого человека, благодаря егодемонической природе. Он вырастит сильным. Станет воплощением всех стрелков,когда либо существовавших. А потом, как и Мордред твоего сказания [42],убьет своего отца.

И с этим Миа, ничья дочь, вскинула руки к сверкающемузвездами небу и закричала, но Сюзанна так и не смогла понять, был ли то крикпечали, ужаса или радости.

2

— Подкрепись, — предложила Миа. — Вот что у меня есть.

Из-под мексиканской шали она достала гроздь винограда ибумажный кулек с оранжевыми ягодами физалиса, раздутыми от наполняющего ихсока, как ее живот. И откуда только, задалась вопросом Сюзанна, взялись этифрукты? Неужто их общее тело ходило по «Плаза-Парк» само по себе, как лунатик?А может, в номере стояла ваза с фруктами, которую она не заметила? Или этифрукты — плод воображения?

Ответы не имели ровно никакого значения. Если чуть раньше ейи хотелось есть, то бомба, взорванная Миа, начисто отбила аппетит. Аневозможность того, о чем она говорила, только подчеркивало чудовищность самойидеи. Но из головы не выходил младенец, которого видела in utero на одном изтелевизионных экранов. Эти синие глаза.

— Нет. Этого не может быть, ты слышишь? Этого не может быть!

Холодный ветер, врывающийся в проходы между колоннами,пронизывал до костей. Она слезла с телеги и уселась на каменный пол, спиной кколонне галереи, рядом с Миа, слушая завывания ветра и вглядываясь в звездноенебо.

Миа набивала рот виноградом. Сок тек из одного уголка рта,тогда как из другого она выплевывала косточки со скоростью пулемета. Онапроглотила то, что было во рту, вытерла подбородок, повернулась к Сюзанне:

— Может. Еще как может. Более того, так оно и есть. Ты всееще рада, что пришла, Сюзанна из Нью-Йорка, или теперь жалеешь о том, чтоуступила своему любопытству?

— Если я собираюсь родить ребенка, которым меня небрюхатили, я должна знать об этом ребенке все, что только возможно. Ты этопонимаешь?

Миа поморщилась от этой нарочитой грубости, потом кивнула.

— Как угодно.

— Скажи мне, как Роланд может быть его отцом. И, если тыхочешь, чтобы я хоть в чем-то тебе поверила, начни с того, чтобы я поверила вэтом.

Миа взяла плод физалиса, ногтями содрала кожицу, жадносъела. Хотела снять кожицу со второго, передумала, начала катать между ладонями(этими ставящими в тупик белыми ладонями), согревая ее. Сюзанна знала, что темсамым кожица лопнет сама. А Миа тем временем начала.