Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Левка подарил, – объяснил Алешка. – Мне его жалко стало. Когда он, Дим, молоток взял, я на всякий случай подальше отошел. Он, Дим, ничего не умеет. У нашего папы тоже много дел и работы, но он нас всему научил. И инструментам, и плавать, и на лодке грести, и в лесу ночевать. А от Левки только откупаются.
– Это как? – не сразу понял я.
– Он, правда, жутко занудливый. «Это купите, это принесите, это отнесите». Вот ему и дарят все подряд, чтобы отвязался.
Повзрослел Алешка. Всего за неделю. И я подумал, что взрослеют люди не только от времени, а от всяких событий.
– И вот, Дим, у него все есть и ничего ему не нужно. Потому что все даром достается.
И Алешка рассказал, как они после дождя вычистили бассейн от листьев, добавили туда воды из колодца и затеялись пускать самодельные кораблики. Корабли еще те были кривоносые, набекрень, но Левка был счастлив. И это правильно – никакая самая дорогая игрушка не сравнится с той, которую ты сделал своими руками. Ох, и повзрослел Алешка.
– Ну, а вы чем тут без меня занимались?
– Мы за тебя волновались, – сказала Танька. – Но кое-что узнали. Картины из нашего запасника воровал Чашкин. Это точно!
– А то я не знаю!
– А помогал ему Филипыч.
– Этот швейцарец? Типичный жулик.
– А знаешь, кто это узнал? Наш друг Костя.
– Что-то у тебя много друзей развелось, пока меня не было. Небось и Никишов приветы присылал, с сердечками?
– Не присылал, не волнуйся, у него моего адреса нет. Ты лучше дальше слушай. Филипыч раньше работал швейцаром в ресторане. И один раз у одного посетителя вытащил из кармана пальто какую-то мелочь. А Чашкин заметил, стал его шантажировать и прибрал к рукам. Сам Филипыч картины из запасника не таскал, а только «не замечал», когда это делал Чашкин.
– Ну и компашка собралась, – сказал Алешка. – Один Левка человек, да и то еще не совсем.
Тут пришла мама и радостно набросилась на Алешку:
– Как же я соскучилась, Лешка! Ой, ты, наверное, голодный с дороги? Сейчас же обедать! Только руки помой.
Танька открыла рот, но сказала совсем не то:
– Он уже мыл руки. Еще вчера.
В общем, Алешка пообедал еще раз, а мама, вся сияющая, сказала:
– Давайте по этому поводу сделаем что-нибудь вкусненькое на ужин.
– Фазаньих курочек зажарим, – сказал Алешка.
– Ты их сначала налови, – сказала Танька.
– Легко. В морозилке пошарю.
Это он прав – у мамы в морозилке всегда что-нибудь кстати найдется. Нашлась и курочка. Правда, не фазанья, а обычная, замороженная.
А вечером случилась еще одна удача: папа вернулся из командировки. И, переобуваясь в прихожей, сказал:
– Как я вовремя – жареной курочкой пахнет. – Он подбросил взвизгнувшего Алешку к потолку. Мама на всякий случай тоже взвизгнула.
Мы все пошли на кухню.
– А ты чем там питался? – спросил папа Алешку.
– В основном шашлыками и банановыми шкурками.
Тут позвонила Ираида Андреевна и начала маме петь – как она здорово воспитала Алешку.
– Сколько же вы, милая, на это времени и сил потратили!
– Как-то не замечала, – ответила мама.
– Ну что вы скрытничаете. Он у вас просто золото! Он даже научил Левку гвозди прибивать. Молотком.
– Вообще-то, – машинально поправила мама, – гвозди вбивают, а прибивают доски.
– Ой, вы тоже это знаете? А Левушку не узнать! Так он изменился под влиянием Алеши! Сегодня даже чашку за собой помыл.
– От Алешки такого не дождешься.
– Ну что вы! Вы несправедливы к нему. Он вполне заслуживает поездку в Италию. Готовьтесь.
– Что же ты ее не пригласила на жареную курицу? – спросил папа, когда мама положила трубку.
– Они сегодня не могут. У Тиграна Вагановича очень ответственная встреча со спонсором. Переговоры насчет Италии.
– Ну-ну, – улыбнулся папа. – А для вас, – это он нам сказал, – у меня кое-что есть.
– Опять «неизвхуд»? – спросил Алешка.
– Ты не ошибся. – Папа достал из кармана несколько фоток. – Инспектор Джонни снял специально для вас.
Так мы и поверили. Ясно же, что у интерполовцев к этой галерее свой интерес. Но как только мы начали просматривать фотографии, я сразу понял: наш интерес здесь еще больше. Это были снимки картин молодого и красивого Сашки с косичкой над ухом, у которого Тигран их покупал.
Алешка глянул на них, демонстративно зевнул и сказал:
– Что-то я на этих дачах по нашим окрестностям соскучился. Дим, пойдем погуляем. И Таньку с собой возьмем. А то уж она совсем заучилась – вся худая и бледная.
– Не поздновато? – спросила мама.
– Самое время, – сказал Алешка, – сейчас такие осенние закаты живописные.
Мы припустили в парк, поближе к живописным закатам на берегах Самородинки. По дороге Алешка сердито бубнил в мой адрес:
– Говорил тебе: срисуй телефончик Машкин.
– Что за Машка? – спросила Танька.
– Художница одна. Димка в нее влюбился, а телефончик спросить постеснялся. Ищи ее теперь.
Но Маша оказалась на месте. Она как раз запечатлевала на полотне осенний закат на Самородинке.
– Опять вы? – спросила, не оборачиваясь.
– Ага, – сказал Алешка, – соскучились. Как поживаешь?
– Неплохо. Особенно когда мне не мешают работать.
– Маш, – сказал я, – посмотри фотки. Знакомы они тебе?
Маша вытерла руки, взяла снимки, уверенно сказала:
– Санькина мазня. Только подписаны странно. «Неизв. худ., 5 л.». Бред!
– Почему бред?
– Потому что в пять лет Санька гораздо лучше рисовал, чем сейчас. У вас все? Не смею задерживать.
А мы и не собирались задерживаться. У нас еще один адрес на сегодня был. «Галантерейка» Тиграна Чашкина. Нужно было обязательно послушать, на какую тему будет встреча со спонсором.
Уже почти стемнело, когда мы подошли к «салону». Алешка выгреб из кармана пригласительные билеты. Мы отобрали те, у которых вид был поприличнее, не такой помятый. Охранник их принял и так же небрежно бросил в вазочку.
Посетителей здесь было мало. Они переходили из закутка в закуток, подолгу рассматривали картины, потихоньку обменивались впечатлениями. Мы пока впечатлениями не обменивались – у нас их еще не было.
Весь подвал был разделен такими легенькими перегородками на закуточки. И в этих закуточках висели картины по темам. Здесь, к примеру, портреты знаменитых людей нашего микрорайона, тут – пейзажи, городские и самородинские, там – наша скромная церквушка. И все в этом роде.