в мозгу только два рефлекторных желания. Либо стать членом ЦК и получить доступ в первую секцию ГУМа, или сколотить себе, как Ильичу ящик и, опечатавшись пломбами, контрабандой уехать в Финляндию. По ленинским местам. Уж больно вкусный получился нынче завтрак.— Паспорт не забудь! — подливая мне чаю, напомнила Пана, — Я созвонилась, пропуск тебе закажут, к Арвиду Яновичу вместе пойдём!Мысленно погладив себя по голове, я встал из-за стола и поблагодарив тётку-кормилицу, пошел собираться.Я не мог нарадоваться, руля по полупустым московским дорогам. По сравнению со своим прошлым будущим, это был рай автомобилиста. Даже без учета того, что гаишники демонстративно отворачивались от "Волги" Дубровина. Стоило им разглядеть на её бампере номер 04-56 ММА, как их лица из начальственно строгих превращались в добродушно сосредоточенные.Комплекс зданий ЦК был непривычно открыт и доступен. Партия, в отличие от Администрации президента из недалёкого будущего, своих граждан совсем не боялась. Здесь КПП с фэсэошниками и высоченная чугунная ограда отсутствовали начисто. Место для машины тоже нашлось и никто не кинулся на капот, чтобы согнать меня с разметки куда подальше. Начиная с роскошного завтрака, сегодня всё шло настолько легко и безоблачно, что я уже начал опасаться и ожидать от судьбы-злодейки какого-нибудь изощрённого подвоха. Годы проведенные в Москве во время службы в ДепУРе МВД, гвоздём-двухсоткой вбили в мозг сиротский рефлекс относительно полного отсутствия парковочных мест в центре столицы. А тут, прямо возле ЦК и всё так запросто, да еще и бесплатно!В соответствии с инструкциями, полученными Паной по телефону, мы не стали заходить в бюро пропусков, а сразу направились в третий подъезд первого корпуса. Мы не опоздали ни на минуту, но рядом с постовым нас уже ожидал строгий очкарик в скучном сером костюме. Сверив наши паспорта со своим кондуитом, постовой дал добро на проход. Дальше всё было, так же, как было в этом здании и в двадцать первом веке. Малиновые ковровые дорожки по коридорам с бронзовыми прутьями креплений на лестнице и массивные дубовые двери.В приемной мы задержались ровно на то время, которое потребовалось очкастому, чтобы зайти в кабинет и сразу же оттуда выйти.— Проходите пожалуйста, Арвид Янович вас ждет! — серый костюм распахнул дверь перед мелкой Паной еще шире. — А вас, товарищ Корнеев, пригласят чуть позже! Присядьте пока! — указал он мне на диван.От предложенного мне чая я отказался, решив терпеливо ждать обещанного приглашения.Позвали меня минут через семь. Сидящий напротив Паны пожилой мужик очень условно походил на свой портрет, который я видел на демонстрациях. Подниматься навстречу он не стал, а даже наоборот, как мне показалось, посмотрел на меня неприветливо.— Это вот он, тот самый, который тебе "почти сын"? — рассматривая меня, спросил он профессоршу не оборачиваясь, — Он, Пана, тебе, скорее, во внуки годится!— О чем вы, молодой человек, со мной говорить хотели? — не предложив присесть, полюбопытствовал политбюровский член. — Какого рода у вас ко мне просьба?Вроде бы и не как барин спросил, но у меня спина сама собой выпрямилась, как у новобранца на плацу. Нет, в таком алгоритме мы общаться не будем, ибо непродуктивным будет такое общение. Стишок Некрасова про парадный подъезд из школьной программы я еще не забыл. А кроме того, все эти "члены", это они для тутошних современников боги и прочие небожители, а для меня они потраченные молью вымершие мамонты. Заживо протухшие. Просто они еще не знают, что они вымершие. А я знаю.— Разрешите присесть, Арвид Янович? — спросил я позволения примоститься к ним с Паной за стол.И не дожидаясь его ответа, устроился рядом с тёткой на соседнем стуле. Почти напротив через стол от всесильного пока еще председателя КПК.— Я, Арвид Янович, за вашего, так сказать, боевого товарища попросить хочу! — пытливым комсомольским взглядом всмотрелся я, в непонятно что, выражающие глаза прожженного партбюрократа. — За Пану Борисовну и за её смертельно больного брата хочу попросить вас!Бесцеремонно накрыв ладонью тёткину руку, я пресек её неуместную попытку влезть в разговор со своей скромностью.— Вы ведь наверное знаете, Арвид Янович, что к отъезжающим на ПМЖ в Израиль наши таможенники и пограничники, мягко говоря, относятся без излишнего снисхождения? — отслеживая реакцию на свои слова, я продолжал изучать ничего не выражающие глаза члена Политбюро. Член по-прежнему был вялым. Каких-либо эмоций в ответ на мои слова он не выразил. Это несколько обнадеживало и я продолжил.— Если это возможно, я бы очень хотел вас попросить о небольшой помощи. Касаемо обеспечения щадящего режима при отлёте для Паны Борисовны и, прежде всего, для её смертельно больного брата, — я замолк, изображая робость.— Ты о чем? — перешел на "ты" партийный контролёр, — Чего ты хочешь? — нетерпеливо нахмурился он, — Говори яснее!Хоть и громче заговорил хозяин кабинета, но раздражения в его голосе я по-прежнему не почувствовал.— Да ничего особенного, Арвид Янович! — перешел я на конкретику, — Было бы очень хорошо, если бы в Шереметьево Лишневские на вашем персональном автомобиле были доставлены, — дошел я практически до кульминации, — И, чтобы ваш помощник до пограничного контроля их сопроводил. А так, больше ничего! Дальше всё строго по установленному порядку и на общих основаниях. Всё в соответствии с действующим советским законодательством и нормативными актами! Тут главное, что после такого безобидного антуража излишне суровые пограничники им нервы мотать не посмеют! — я, не стесняясь и почти по-ленински, указал рукой на хлопающую глазами Пану.Цековский товарищ сорвался с моего взгляда и посмотрел на растерянную от моей наглой беспардонности тётку. И глаза его моментально из вымороженных судачьих обратились в живые человеческие.Это ж чего такого надо было пройти в жизни и сколько дерьма, и крови через свою душу пропустить, чтобы стать способным на такие стремительные метаморфозы?!— Экий у тебя "почти сынишка"! — то ли ухмыльнулся, то ли хохотнул Янович, который Арвид, — Ты где его, такого шустрого, откопала? В какой капусте?— Рассказывала я уже тебе, где! И при каких обстоятельствах, тоже рассказывала! — нахмурив лицо, за насупленной суровостью попыталась скрыть своё смущение Лишневская. — Серёжа просто очень добрый мальчик, — уже совсем оправившись, тётка решительно подняла глаза на своего давнего знакомца, — Да, он добрый и еще молодой! Вот и горячится, переживает за нас с Левой. Не надо, Арвид, нам твоей машины! И сопровождения тоже не надо, нас Гриша Дубровин на аэродром отвезет! Спасибо тебе большое, что помог с быстрым выездом! И за то,