Для Жюля мирное время тоже обернулось утратой смысла. В армии он обрел себя, а после победы внезапно оказался безработным. Шато д'Абондан немцы разрушили так, что жить в замке было нельзя, да и денег на прежний образ жизни теперь не хватало. Огромный покореженный дом в провинции никому не требовался, долгое время он торчал в Нормандии эдаким белым слоном, а семья перебралась в Париж. Там Жюля назначили генеральным секретарем ассоциации «Свободная Франция», он должен был проводить мероприятия для поднятия духа и укрепления морали. Однажды он пригласил выступить французскую певицу-сопрано Лили Пон, в другой раз согнал к зданию Оперы танки, и бойцы Сопротивления прошли парадным шагом. Узнав, что муж организует в столице музыкальный гала-фестиваль, Ника возликовала – и тут же сникла: допускались только военные оркестры. Военные ансамбли Ника терпеть не могла, по ее мнению, они играли чересчур механически. «Мой брак рухнул, – заявила Ника в интервью журналу Esquire, – потому что мой муж обожал барабан и разбивал мои пластинки, когда я опаздывала к ужину. Я всегда опаздывала к ужину». В интервью филиппинской газете сын Ники Патрик подтверждает: «Мой отец не интересовался ничем из того, чем она жила – искусством и музыкой. Это все ерунда, твердил он».

Ника получала доход от трастового фонда в Англии. В стабильной экономике положенный на ее имя капитал приносил хороший доход, но после войны налоги поднялись до 83 %, и Ника впервые в жизни столкнулась с финансовыми затруднениями. Даже Ротшильдам не удалось вернуться к довоенному образу жизни. Разумеется, они не рассчитывали на сочувствие, да и сами себя не оплакивали, понимая, что по сравнению с большинством окружающих они – счастливчики. Тем не менее такая перемена судьбы нелегко далась женщине, которая вовсе не была подготовлена к ней ни семейными традициями, ни образованием, – она не могла найти себе работу вне дома, но и дома не имела полезных в новой ситуации функций.

Достояние французских Ротшильдов захватили немцы, а что осталось, конфисковало правительство Виши под тем предлогом, что любой беженец является изменником родины и утрачивает право на свой дом и землю. Вот перечень предметов искусства[6], захваченных в 203 еврейских домах на 13 июля 1943 года:

1. Ротшильды – 3978 единиц хранения

2. Кан – 1202 единицы хранения

3. Давид Вайль – 1121 единица хранения

4. Леви де Вензионн – 989 единиц хранения

5. Братья Зелигман – 556 единиц хранения.

Семье понадобились годы, чтобы вернуть хотя бы часть своего достояния. К тому времени рынок предметов искусства переполнился и бесценные сокровища заметно подешевели. Да и не все удалось возвратить: что-то так и не нашли, что-то было уничтожено.

Одна картина уцелела благодаря удивительному, безоглядному подвигу преданности. Когда нацисты захватили в Бордо принадлежавший Ротшильдам замок Мутон, имущество они конфисковали, а семейные портреты использовали в качестве мишеней для стрельбы. В разгар этого состязания кухарка, проработавшая у Филиппа де Ротшильда много лет, прошла прямо перед дулами автоматов, сняла со стены портрет своего хозяина, сунула под мышку и покинула замок. Она вернулась (и принесла портрет), лишь когда в 1946 году возвратился в свой замок и сам Филипп.

В Англии огромное состояние Ротшильдов уменьшилось во много раз и из-за войны, и потому, что семейные связи распадались. Халтон-Хауз продали Би-би-си, Эштон-Клинтон превратился в отель, Ганнерсбери – в общедоступный парк. В Тринг-Парке обосновалась школа театрального искусства. Уэддесдон вернулся к Ротшильдам, но тринадцать лет спустя его, как Аскотт-Хауз, передали Фонду охраны исторических памятников. Лишь в Ментмор-Таурс, доме моей тезки Ханны Ротшильд, ее потомки Роузбери жили до 1970-х. Когда Ника появилась на свет, Ротшильды владели сорока с лишним особняками и усадьбами в Британии и на континенте. Ныне только в Уэддесдоне, под охраной Исторического фонда, сохранилась первоначальная обстановка.

Расправилась война и с привычным Ротшильдам образом жизни. Не стало их твердыни в долине Эйлсбери; забылся обычай проводить выходные друг у друга, распалась система семейных связей. Виктор, номинальный глава семьи, принадлежал к новому поколению – он пренебрег своим наследием, избавился от сокровищ, накопленных предками. Для Виктора все было просто: если вещь его не привлекает, тем паче если не вписывается в его образ жизни, с ней надо расстаться.

Он говаривал, что на каждого Ротшильда, который делает деньги, приходятся десятки тех, кто их тратит, – себя он относил ко второй категории. Ему досталось наследство в 2,5 миллиона фунтов, дома на Пиккадилли и в Тринге, огромная коллекция произведений искусства. После него осталось всего 270 410 фунтов – большую часть состояния Виктор истратил. Он не имел ни способностей, ни желания отвоевывать прежнее положение Британского банка, зато в 1949 году принял по поручению лейбористского правительства должность председателя Агрономического совета и занимал ее на протяжении десяти лет. Он также продолжал научные исследования на кафедре зоологии в Кембридже, занимаясь гаметологией – исследованием спермы, яйцеклеток и процесса оплодотворения. К прошлому он не питал ни капли почтения и бестрепетно снес коттеджи в Рашбруке (Саффолк), чтобы построить на их месте образцовую экодеревню из совершенно одинаковых домов.

Жюль тем временем, которому прискучили парады победы, раздобыл себе пост в министерстве иностранных дел. По пути к первому месту назначения, в Норвегию, к нему и Нике присоединились двое старших детей и сын Жюля от первого брака Луи. Жюль не видел детей пять лет, Ника – три с лишним года.

Хотя денег у них поубавилось, супруги Кенигсвартер не могли так сразу отказаться от жизни на широкую ногу и подыскивали себе соответствующее жилье. И все же решение поселиться в Осло в замке Гимле могло показаться экстравагантным: здесь жил ненавистный коллаборационист Видкун Квислинг, «норвежский Гитлер». В октябре 1945 года он был расстрелян за осуществленный им в апреле 1940 года государственный переворот и за ряд других преступлений: Квислинг поощрял норвежцев вступать в эсэсовскую дивизию «Нордик», отправлял евреев в концентрационные лагеря. С какой стати Кенигсвартер поселились в этом месте, самый воздух которого был пропитан страшными воспоминаниями?[7] Жюль похвалялся, что роскошный фасад доминирует над всем заливом, в гостиной размещается сотня посетителей, шестьдесят человек усаживаются за обеденный стол.

Должность посла Франции в Норвегии позволяла Жюлю содержать семью и вместе с тем представлять свою страну. Нику от всего этого тошнило.

Подруга детства старшего из детей, Патрика де Кенигсвартера, вспоминала, как мальчишка, напевая «Не запирай меня», то вбегал в спальню к матери, то выбегал из нее, а Ника допоздна лежала в постели, такая красивая, с длинными темными волосами[8].