class="p1">Море принимало Феолу, словно родную дочь. И уговаривало.

Что может быть хорошего на суше?

Там сухо, там пыльно, грязно… иди ко мне, слейся со стихией, стань частью меня…

Я заплету твои волосы в косу и перевью их водорослями, украшу руки кораллами и жемчугом, ты станешь легким и свободным духом воды…

Что тебе до этих людей и до этой земли? Ты дитя стихии, ты можешь принадлежать кому пожелаешь. Так останься со мной! Я буду баюкать тебя на волнах и шептать тебе колыбельные. Ты увидишь много такого, что недоступно этим глупым людям. Зачем они тебе?

Зачем?

Феола стискивала топорик, до крови прикусывала губы – и держалась.

Держалась, что есть сил. Потому что могла ответить морю одним словом.

Амадо.

Она не могла и не хотела рисковать своей жизнью, потому что именно Амадо был ее любовью, ее якорем, ее душой. Лучиком света, к которому она потянется из любой бездны.

И шепот моря терял свою привлекательность.

Что счастья в бесконечном мире, если там не будет самого дорогого тебе человека? Того, с кем хочется разделить и мир, и вечность?

Амадо…

Море шипело и негодовало.

Оно чувствовало настроение шамана, оно было возмущено.

Если шаману так нужен этот человек, море заберет и его… он не сможет стать духом моря? Не сможет жить в воде? Это его проблемы! Зато он будет у шамана…

Амадо Риалону повезло, что его не было рядом.

А еще – что вся группа захвата двигалась в толще воды. А та, как известно, не дает ничего почувствовать.

Вода же…

Сесар ощутил Феолу, потому что та двигалась по суше, двигалась к Дарее. Да и сама Дарея, кстати, уже вышла из воды и сидела на берегу. Не у костра – чешуя пересыхала, но рядом. А когда ей еще выдастся случай познакомиться с настоящим принцем? Еще и поговорить?

Интересно же!

А в воде было бы намного сложнее. Даже магу воды.

А уж Рамону, который был полностью занят подготовкой к ритуалу, и ничего не видел и не слышал за своим гневом…

Рамон так ничего и не заметил. Он готовил пентаграмму, он проверял, насколько крепко связаны жертвы – нарушений в ритуале быть не должно, а жертва, которая бегает и вопит, за которой гоняться приходится… нет, это точно неправильно. Он даже про Дарею ненадолго забыл.

А потом ему напомнили.

* * *

– Вот она, – Дарея смотрела на пещеру с легким отвращением. Понятно, место не виновато, что в нем разная сволочь обосновалась, но для Дареи это было место ее боли, ее предательства.

И Рамон ее предал, и она его, если так поглядеть… больно!

Феола коснулась ее щупальца.

– Дари, не время раскисать. Где они?

– Там, – щупальце указало налево. – Да вот, слышно же…

Из коридора доносился медленный речитатив. Рамон уже начал подготовку к ритуалу.

Монахи переглянулись.

– Ловушки есть? – быстро спросил брат Дуардо.

Дарея развела щупальцами. Вот тут она ничего не могла сказать. Ловушки? Арбалеты? Что-то еще? Она просто не знает. Она отсюда слишком быстро сбежала.

Впрочем, монахи и сами справились.

Хавьер чуть развел руки, посылая вперед волну леденящего холода.

– Ничего нет.

– Я тоже не чувствую, – кивнул брат Дуардо. – Если что и сделано, то без магии.

Феола опустилась на колено, приложила ладонь к камню – и на секунду замерла. Только в глазах заметались золотые искорки. Словно рой светлячков взлетел.

– Камень молчит. С ним ничего не делали.

– Идем. Боевой порядок, – скомандовал брат Дуардо. – Маги в центре. Тан, Фи, когда окажемся на месте – не путайтесь у нас под ногами. Бейте из-под прикрытия.

Феола молча кивнула и поудобнее перехватила топорик. Будем честны, в бою она пока не бывала. Толку от нее будет мало. Но – хоть как помочь. Она вообще думала – упадет. Но пока держится – она поможет. Хоть чем. Хоть как.

Монахи медленно направились в коридор. Самой последней скользнула Дарея.

Рамон…

Девушке было больно.

Она предает любимого мужчину. И пусть Рамон ее не любит, пусть он легко бы бросил ее под ноги Синэри Ярадан, пусть он наплевал на ее родных и ее интересы… Дело же не в нем! Это она его предала! Это с ее руки в святая святых пришли враги.

Но и поступить иначе она не может.

Мама, Элли…

Больно. И так – и этак больно. Есть ли правильный вариант? Предать мужчину, которому она не нужна, или предать родных, которые ее любят, которые ее до конца защищали?

Нет ответа. Только боль разрастается, обвивает, сдавливает чешуйчатыми кольцами сердечко. Кто сказал, что мединцы не умеют любить?

Кто сказал, что им не бывает больно?

Бывает. Очень больно.

* * *

Пещера и бой смешались в сознании Феолы стихийным всплеском сил и красок.

Вот громадное пространство. Три таких, как она, на плечи друг другу встанут – и до потолка не достанут. И не поверишь, что это все под водой.

Вот рисунок на полу. Пол отполирован, выглажен до блеска, и рисунок четкий. Хоть в учебники заноси.

Не один рисунок, кстати говоря. Несколько.

Первый – воззвание к земле. С него явно планируют начинать, вот, и люди уже стоят по углам шестиконечной звезды. Привязаны к столбам.

Рядом ждут своего часа следующие жертвы.

Вторая звезда – уже треугольная – сбор силы. Вся сила смертей, которая выплеснется на побережье в ближайшее время… практически вся. Она будет собрана в этот уловитель. Вот и кристалл рубина лежит в середине, и бриллианты по углам.

Здоровущие такие, размером чуть не с кулак. И где только взяли?

Хотя чего удивительного, были бы деньги.

Вот зачем еще нужны были Веласкесы и прочие. Такое просто так не купишь. И такое просто так не продадут. Только по знакомству и за «чистые» деньги.

И последняя – уже пентаграмма. Сила из треугольника выплеснется в пентаграмму призыва. А если не хватит – людей еще достанет добавить. Если приносить их в жертву по всем правилам, с мучениями, то в самый раз будет.

И мединцы.

Феола первый раз видела их – столько.

Если Дарея была… приемлема, то эти… Феола едва сдержала рвотный позыв. Какие же они… не уродливые даже! Но это искажение естества невыносимо!

Щупальца, чешуя, кожа…

Острые зубы в человеческих ртах, рыбьи глаза на человеческих лицах. Присоски там, где должны быть пальцы, клешни вместо рук…

И цвета…

Адэхи был краснокожим, рабы на плантациях частенько бывали черными, словно сапог, начищенный ваксой, но это Феолу не пугало и