— Митя, — девушка оглянулась на двери и быстро прошептала:

— Мы сделаем вес, чтобы вытащить тебя с каторги. Матушка твоя никаких денег не пожалеет для побега, нужно будет — корабль наймет или купит, но отправит тебя в Америку…

Митя криво усмехнулся:

— Моя матушка славная, по очень наивная женщина. Бежать оттуда невозможно. И следует смириться со своей участью, чтобы не сделать ее еще более невыносимой.

— Не смей так говорить! — прикрикнула на него Маша и даже сердито притопнула ногой. — Ты еще в Сибири не побывал, каторги не видел, а уже расписываешься в бессилии.

Нельзя так!

— Вам с maman легко судить об этом, потому что вы ни дня не жили в этой вони, вечной сырости, кишащей крысами и блохами. Да, — он насмешливо посмотрел на Машу, — не подходи близко ко мне, а то насекомые на тебя перекинутся.

— Ты вздумал меня этим напугать? — Маша гордо вздернула подбородок и с вызовом посмотрела на Митю. — Я сама займусь подготовкой твоего побега, и попробуй только отказаться от него!

— Ну и грозна ты, матушка, как я погляжу! — улыбнулся вдруг Митя своей прежней веселой, слегка озорной улыбкой. — А как твой настоящий жених на это посмотрит?

— Мы перенесли свадьбу до его возвращения из экспедиции, — сухо сказала Маша, подошла к Мите, сняла со своей шеи образок на золотой цепочке и надела на него. — Помни, это залог того, что мы тебя обязательно спасем. Смотри на него и вспоминай мои слова: «Рано или поздно ты станешь свободным человеком!»

Митя недоверчиво усмехнулся, хотел что-то сказать, но, обняв ее за плечи, он вдруг понял, что ее одежда промокла чуть ли не насквозь, и только теперь до него дошло, каким образом Маша добиралась до крепости.

— Мария, — прошептал он и покачал головой. — Я знал, что ты сумасшедшая, но не до такой же степени. Сегодня днем мне сказали, что по Неве лед пошел, и как ты осмелилась плыть на лодке, ночью, сквозь ледяную шугу?.. Ты же запросто могла утонуть!

— Честно сказать, я не думала об этом, — Маша неловко улыбнулась, — я больше боялась, что меня к тебе не пустят.

Но Митя продолжал смотреть на нее странным взглядом, словно человек, встретивший нечто удивительное, никогда ранее не виданное:

— То-то я гляжу, офицер вдруг расщедрился, позволил свидание, а когда из каземата выводил, еще и прошептал: «Поразительной, — говорит, — смелости ваша невеста, ни разу в жизни не встречал барышни, которая решилась бы на такое безумство!» — Он, подобно Маше, быстро оглянулся на дверь и так же быстро спросил:

— Но что все-таки с Алиной? Родители ничего мне как следует не объяснили… Неужели она не сумела, хотя бы на словах, что-то мне передать?

— Мы с Зинаидой Львовной ездили к Недзельским, по ее батюшка не позволил нам увидеться с ней. Сказал, что его дочь тяжело больна.

Митя грустно улыбнулся:

— Да, конечно! Я все понимаю. Но мне бы хватило и пары слов от нее! Мне большего и не требуется. — Он вздохнул, замолчал на мгновение и опять посмотрел на Машу ласково и чуть смущенно. — Спасибо тебе, дорогая! Мне сейчас намного легче, чем прежде. Вполне возможно, оттого, что тебя удалось повидать. Честное слово, я очень расстроился, когда узнал, что тебе не позволили приехать на свидание… Да, — спохватился он, — я знаю, что вы с Алиной недолюбливаете друг друга, но, будь добра, передай ей это кольцо и скажи, что теперь она вольна поступать как ей вздумается. Я не смею считать себя ее женихом. — Голос его дрогнул. — И пусть не винит меня в том, что случилось, если сможет! — Он вытащил откуда-то из-за пазухи топкое золотое колечко и вложил Маше в ладонь. — Скажи, что я не расставался с ним ни на минуту, прятал от надзирателей, но не имею права брать его с собой, что люблю ее по-прежнему, но обстоятельства оказались сильнее нас…

Маша внезапно вспомнила слова Алексея и не смогла удержаться от язвительного замечания, хотя тут же пожалела об этом:

— Твоя Алина, конечно же, не княгиня Волконская и вряд ли осмелится ехать вслед за тобой!

Митя оттолкнул ее от себя и яростно сверкнул глазами:

— Не твое дело судить о ней подобным образом! И заруби себе на носу, что я никогда, слышишь, никогда бы не позволил ей стать женой каторжника! Я слишком люблю ее чтобы погубить ее жизнь, ее красоту, чтобы позволить ей жить к нечеловеческих условиях! — Он посмотрел на Машу и скривился в недоброй улыбке. — Ну, давай прощаться! — Он быстро обнял ее, поцеловал в щеку. — Желаю тебе счастья с твоим Алексеем. Выйдешь замуж и забудешь меня в первую же брачную ночь. — Митя хрипло рассмеялся. — А ведь я знаю, что ты не любишь его, и тогда во флигеле тебе было хорошо со мной. Ведь правда, хороню? — Он взял ее за подбородок и слегка приподнял его. — Вспоминай меня иногда, даже если вдруг окажется, что Алешка будет любить тебя с большим успехом, чем я.

Маша заплакала, попробовала обнять его, но Митя опять оттолкнул ее и крикнул в сторону двери:

— Эй, офицер, пора железки надевать, а то вот-вот фельдъегерь появится с конвоем.

И, не обращая внимания на Машу, он подошел к чемодану и стал доставать из него одни за другими две пары шерстяных носков, теплые сапоги, шапку, перчатки, три довольно плотные рубахи, короткий тулупчик, покрытый нанкой…

Двери вновь распахнулись, и появившийся офицер приказал унтер-офицеру быстро проводить барышню за центральные ворота, выходившие на Иоанповский мост. И велел это сделать самым скрытным способом, чтобы никто не заметил посторонних на территории крепости. Комендант уже потребовал срочно доставить осужденных в Комендантский дом, где он собирался объявить им об исполнении сентенции Верховного Уголовного суда, а после этого сдать в руки фельдъегеря и жандармов, которые будут сопровождать их уже до самого места назначения.

Сжавшись в комочек под тяжелым полушубком Антона, Маша прикорнула в углу пролетки, но слышала, как Митин камердинер поторапливал извозчика и, повернувшись к ней, с тревогой спрашивал:

— Ну, как вы там, Мария Александровна, живы?

— Жива, жива, — отвечала она тихо, стараясь унять неприятную дрожь, охватившую ее с того самого момента, как она покинула офицерский корпус. Антон ждал ее в пролетке недалеко от того места", где, они с Алексеем дожидались недавнего возвращения из крепости родителей Мити. Он помог Маше подняться и пролетку, укутал ее в свой полушубок и приказал извозчику гнать что есть мочи, пока барышня окончательно не простудилась. Но недалеко от гостиницы «Неаполь» путь им преградила длинная вереница подвод, и извозчик вынужден был остановиться. Некоторое время они стояли, наблюдая, как тянутся мимо них сани, груженные дровами, казалось, им не будет конца. Маша уже не чувствовала ни рук, ни ног от холода. Неловко повернувшись, она застонала от боли, пронзившей все тело. Антон не выдержал и приказал извозчику:

— Как только дорога очистится, следуй за нами, а я барышне прогулку устрою, чтобы окончательно не заледенела. — Он помог Маше выйти наружу и, поддерживая ее за руку и за талию, попросил: