При этом в евразийстве есть положение, которое я считаю абсолютно правильным. Имеется в виду представление о России как об органическом единстве некоторых народов России, а именно восточных славян и населения Великой Степи.

И сами евразийцы, и их критики не желали видеть того, что, подобно тому, как Русь и выросшая из нее Россия, как мы убедились, не всегда были самодержавны, так и в евразийской Степи не всегда царила ханская деспотия, до эпохи Чингизидов там имела место степная демократия.

Если говорить об объединении тех восточнославянских и тюркских народов, которые составляют основу Евразии сейчас (помимо России, в Евразийское пространство входят, по моему мнению, Украина без Галичины, Белоруссия, Казахстан и Киргизстан)[311], то практически все эти народы объединило Русско-Кипчакское полицентрическое государство Владимира Мономаха[312].

Во второй половине 2008 г. проводился конкурс «Имя Россия». Так вот, подлинное «Имя Россия» – это Владимир Мономах, собственно, и создавший Российское Евразийское государство, как мы его понимаем, в форме славянско-степного единства. Все прочие правители страны от Александра Невского до нынешних создавали, хорошо или плохо, свои государственные конструкции на том фундаменте, который заложил Мономах.

При этом держава Мономаха была не только не имперской, но и для своего времени демократической: русские княжества и половецкие (кипчакские) ханства сосуществовали в ней на равных, в Степи царила степная демократия, на Руси – вечевая. Это неимперское и для своего времени демократическое евразийское государство просуществовало с 1110-х по 1230-е гг. и было уничтожено Батыевым нашествием.

Могут спросить: и почему же такое замечательное государство не устояло перед нашествием Батыя? Ответ очень прост: во второй половине XII в. единое государство, созданное Мономахом, переживало период раздробленности. В частности, в Северо-Восточной Руси, в междуречье Оки и Волги, появился новый центр силы – ядро будущей Великороссии. В этом тоже нет ничего необычного, феодальная раздробленность в те века поразила всю Европу от Англии и Испании до Руси (и составлявшей с нею единое полицентрическое государство Кипчакской Степи).

С преодолением этапа раздробленности государство Мономаха вполне могло организоваться как централизованное, на европейских началах. В самом деле, что могло этому помешать? Разный национальный состав? Или религиозный – с учетом того, что лишь часть кипчаков приняла православие (об этом мы еще поговорим), тогда как другие – католичество (у венгерских границ), несторианство или остались язычниками? Но ведь европейские государства с разным национальным и/или религиозным составом оказались вполне устойчивыми – например, Швейцария, Бельгия или Нидерланды, где при национальной однородности отсутствует религиозная, поскольку католики, кальвинисты и атеисты составляют примерно по трети населения. Короче говоря, есть основания думать, что такому же развитию событий в России-Евразии помешало Батыево нашествие.

Выше говорилось о попытке установления самодержавия Андреем Боголюбским. Уже отец Андрея Боголюбского, младший сын Мономаха Юрий Долгорукий (великий князь в 1155–1157 гг.), правил хотя и в Киеве, но опираясь на суздальцев, которые после его смерти были перебиты киевлянами. Андрей же Боголюбский правил также и Киевом, покоренным им в 1169 г., но предпочитал иметь местопребывание во Владимире. Пытался Андрей, как уже говорилось, покорить и Новгород (1171 г.), но неудачно.

Однако все же Андрей Боголюбский оставался государем, зависимым от своих подданных – бояр и народного веча. Это и понятно: наряду с таким городом, как Владимир, созданный как столица Андреем Боголюбским (которому этот князь именно потому и отдал предпочтение, что это был его город, созданный им почти как Санкт-Петербург Петром), имелись и города, которые возникли сами по себе – Ростов и Суздаль. Поэтому считаться с народом все же приходилось. Так, он был вынужден отдать на расправу своего любимца – жестокого епископа Ростовского Феодора, когда злодейства последнего возмутили народ[313]. Таким образом, зависимость великого князя от подданных была фактом даже для Волго-Окского междуречья, а тем более для подвластных Андрею Боголюбскому других русских земель. Для торжества той «самодержавной» системы, о которой говорит Р. Пайпс, необходимо было внешнее вмешательство. Расхожее мнение состоит в том, что оно и произошло вскоре, в начале второй трети XIII в. Но этот очередной «правящий стереотип» о радикальном изменении пути развития Руси под влиянием Орды в XIII в. уже был опровергнут выше.

А теперь вернемся к тому, что все последующие правители строили свои государственные образования на фундаменте, заложенном Мономахом. Первым продолжением Русско-Кипчакского государства Мономаха стала как раз Золотая Орда, созданная Батыем и его русским партнером, победителем конкурса «Имя Россия» Александром Невским. Однако при этом продолжением Мономахова государства Орда стала только геополитически – политически и социально-экономически она ничего общего с ним не имела…

Традиционное государственное устройство у степных кочевников – вполне европейское раннефеодальное, среднее между аристократией и демократией «не для всех»: фактически делами заправляли, как правило, племенная верхушка и богатые скотоводы. Остальные, имея такие же права, не всегда могли участвовать в управлении, поскольку кочевое хозяйство зачастую отвлекало их от этого[314]. Но ведь, скажем, и в древних Афинах в народном собрании не всегда участвовали крестьяне, занятые на полевых работах. Это не мешает нам считать полисы Древней Греции первыми в истории примерами демократических государств. Новгородское вече тоже состояло только из горожан, из крестьян же и иногородних в нем принимали участие только те, кто в данный момент случился в городе.

Держава Мономаха была свободным государством на принципах конфедерации: русские княжества и половецкие (кипчакские) ханства сосуществовали в ней на равных, в Степи царила степная демократия[315], на Руси – вечевая. А вот при Орде поначалу задавили первую, сменив ее ханской деспотией, что было связано с непрерывными захватническими войнами Чингизидов (государство Чингисхана и его преемников далеко перешло естественные евразийские границы, занявшись завоеваниями в мусульманском мире, Китае, Восточной Европе и т. д.) и как следствие – созданием постоянных силовых структур как аппарата подавления, на отсутствии каковых степная демократия, собственно, и держалась. «Народ, угнетающий другие народы, не может быть свободным: военная сила, которую он создает для их подавления, с неизбежностью оборачивается против него самого», – это ставшее хрестоматийным выражение Ф. Энгельса[316], пожалуй, подходит к евразийским кочевникам больше, чем к кому-либо еще.