Эта неожиданная мысль так поразила Вивиан, что сердце едва не выпрыгнуло из груди. Боже, какая глупость? Размечталась! Вот что может сотворить один глоток вина и прикосновение губ к руке. Ну да, они сидят за столом, при свечах, но ведь это совершенно ничего не значит! Ей очень хорошо известно, какие отношения могут быть между мужчиной его положения и девушкой из самых низов.

Пытаясь справиться с неловкостью, Вивиан заметила:

– Мне кажется, человеку с одними лишь достоинствами жить очень сложно.

– Ты так думаешь? Интересно почему? – невесело проговорил Дэвид. Наверное, быть никчемным гораздо проще и веселей.

– Похоже, ты завидуешь брату, – произнесла Вивиан задумчиво.

Дэвид некоторое время молчал, устремив взгляд на свой бокал, потом проговорил:

– Наверное. Временами. Но не во всем.

– Но ведь ты так обрадовался, когда получил то, что не смог получить Маркус.

– Я не стремлюсь к благам, что есть у брата, мне это и даром не нужно. Наши интересы редко когда совпадают, и случай с Танцором – чуть ли не единственный. Мне кажется, это естественно – радоваться, что ты смог утереть нос своему более успешному брату.

– Может быть, – неуверенно протянула Вивиан. – А что теперь ты будешь делать с жеребцом?

– Продам Маркусу, – не раздумывая, ответил Дэвид. – Конечно, за очень хорошие деньги.

– Ну ты и мерзавец! – не смогла сдержать улыбки Вивиан. – Тебе нужно было податься в пираты, а не разыгрывать благородного джентльмена.

– Вот уж нет! – возразил Дэвид.

– Так и вижу тебя: с пистолетом в одной руке и саблей – в другой, вечно в бегах от королевского флота, с ящиками рома и крадеными бриллиантами на борту.

Дэвид рассмеялся: да, он мог бы стать пиратом, если бы родился в семье каких-нибудь безродных бедняков. Картина, нарисованная Вивиан, ему очень понравилась, но он не решился признаться в этом вслух.

– Ром – это хорошо. Но зачем мне краденые бриллианты?

– Чтобы покупать ром, – рассмеялась Вивиан.

– Я думаю, добрая владелица таверны будет рада подарить мне бутылку-другую, – подмигнул ей Дэвид.

– Хозяева таверн благосклонны лишь к тем, у кого есть деньги, – фыркнув, возразила Вивиан.

Дэвид вспомнил, как часто их с друзьями выкидывали из таверн после дебошей, и усмехнулся.

– Нет, не только – не все решают деньги.

– А что же еще? – удивилась Вивиан. – У кого деньги водятся, могут пить, пока не упадут, и таких гостей никто не вышвырнет на улицу, даже если от их храпа мертвые встанут из могил. Да что говорить: богатым все дозволено – драться, скандалить, унижать окружающих, лапать служанок, занимать лучшие комнаты, даже если для этого придется выставить оттуда других постояльцев. Бедняки же счастливы, если им найдется место где-нибудь в уголке, с тарелкой холодного супа, пусть потом и укажут на дверь.

Дэвид откинулся на спинку кресла и в негодовании воскликнул:

– То, о чем ты говоришь, омерзительно!

Вивиан, тяжело вздохнув, презрительно поморщилась, и Дэвид снова подумал: что же у нее была за жизнь? Он впервые встретил девушку, которая бывала в третьесортных трактирах, ругалась с их владельцами и видела в стельку пьяных постояльцев. Странно, что они вообще обсуждают такое, но ему нравилась свобода их общения. И дело было не столько в ее воровской жизни, сколько в его разгульном прошлом. Ему всегда было очень сложно поддерживать беседу с дамами из высшего общества: во всяком случае, больше получаса Дэвид не выдерживал, потому что постоянно приходилось следить за языком, скрывать свои похождения и молчать о самых веселых моментах в жизни. В итоге с воспитанной девушкой своего класса он мог говорить только о погоде и избегать других тем, чтобы та, не дай бог, не упала в обморок от шока и не закричала от ужаса.

А вот с Вивиан Дэвиду было общаться легко, потому что для нее не существовало запретных тем. Он мог не бояться, что скажет лишнее и его собеседница лишится чувств от омерзения. Честно говоря, скорее Вивиан могла напугать его своими историями, если бы вздумала рассказывать о жизни в шайке разбойников, а не наоборот. Ему оставалось только догадываться, как с ней поступали хозяева придорожных трактиров.

Радость Дэвида от удачной покупки никуда не исчезла и на следующий день. Ему очень повезло, что удалось уговорить Камдена расстаться с Танцором. Непонятно, как это у него получилось, но после бутылки портвейна, выпитого в элитарном клубе для джентльменов «Уайтс», Дэвид сделал ему предложение и, к его огромному удивлению, приятель согласился. Наверное, это был знак, что удача повернулась к нему лицом, или, возможно, это начал приносить плоды его правильный образ жизни.

К сожалению, у него не было конюшни, достойной Танцора. Жеребец по возрасту уже не мог участвовать в скачках, но Дэвид был уверен, что потомство у него будет первоклассное – сплошь чемпионы. Кстати, Маркус тоже так считал, и у него была отличная конюшня в Блессинг-хилле, где он мог бы подобрать ему таких же элитных кобыл. Дэвид немного слукавил, когда сказал, что собирается продать Танцора брату: ему нужны были не деньги, а потомство от Танцора, чтобы потом завести собственную конюшню. Дэвид любил хороших лошадей, и это было единственное увлечение, которое одобряло общество. Если уж выбирать приличное дело, то пусть это будут первоклассные лошади, новые чемпионы скачек.

Приехав в Эксетер-хаус, Дэвид первым делом решил разыскать племенную книгу Блессинг-хилла, поскольку уже думал, с кем можно повязать Танцора, чтобы получить наилучшее потомство, и собирался предложить эти варианты Маркусу. Книгу ему найти так и не удалось: куда-то исчезла из кабинета. Дэвид раздраженно перевел дух. В Блессинг-хилле была копия, но как же не хотелось ждать, когда ее привезут! Отправив Адамса поискать книгу в маленьком кабинете, он решил посмотреть в бюро, которое стояло у стены: возможно, Маркус положил ее вместе со своими личными бумагами, – и стал выдвигать ящички, открывать дверцы, пока не нашел тонкую, обтянутую кожей тетрадь, которая выглядела точь-в-точь как племенная книга конюшни.

– Вот ты где! – обрадовался Дэвид, и когда стал вынимать, из тетради выпал лист бумаги.

Он наклонился, поднял его, и первое, что увидел – это имя человека, который когда-то пытался убить Маркуса, а главным обвиняемым в том деле сделали его, Дэвида. Это было так неожиданно, что какое-то время он просто стоял и держал бумагу, не в силах что-либо предпринять. Долгое время Дэвид не вспоминал об ужасе, который ему пришлось пережить. Наверное, следовало положить документ на место… но случилось то, что случилось: племенная книга вылетела у Дэвида из головы, и со смешанным чувством страха и любопытства он погрузился в чтение.

Это был отчет Джона Стаффорда, офицера полиции с Боу-стрит, присланный Маркусу два месяца назад. Сначала Стаффорд благодарил его за содействие, оказанное следствию, а потом сообщал, в чем именно мистер Бентли Рис признался после ареста. Кузен Дэвида дал показания, что действительно печатал поддельные банкноты, но ими не воспользовался. В это дело его вовлек, как уклончиво написал Стаффорд, «другой человек, не известный полиции». Дэвид почувствовал себя так, словно его ударили по голове. Этим «другим человеком» был он сам. Бентли, конечно, сообщил об этом Стаффорду, но раз тот не упомянул его имя, значит, Маркус убедил полицейского замять это дело.