Оказавшись в заснеженном подмосковном коттедже, он мечтал уединиться и приготовиться к завершающим дням своей жизни. Сойка с лазурным крылом была послана ему, как птица русского рая, вестница чудного бытия. Звала за собой, и он был готов полететь. Но его окликнули, оборвали полет, вернули в жгучее месиво изуродованных стран и изможденных народов.

Прилетев в Багдад, он почувствовал незримое присутствие Фарука Низара. Его дух витал в пышных зеленых парках, где они прогуливались, обсуждая проблемы, спасаясь от посторонних глаз и ушей. У министерства обороны, где произошло их знакомство, теперь стояли посты новой иракской армии, в кабинетах сидели американские советники. У резиденции президента, где они клали на стол Саддаму Хусейну подписанные протоколы переговоров, застыл танк. На площади, где прежде стоял величественный памятник Саддаму и вокруг трепетал и блестел сверкающий завиток автомобилей, теперь была клумба цветов. У мечети Аль-Аскари в сгустках золота и лазури, куда привел его Фарук и где они оба с благоговением слышали проповедь муфтия, теперь расхаживал патруль. И только на берегу Тигра все было как прежде. Стояли уютные рыбные ресторанчики, где они с Фаруком, прихватив флакон виски, дружески болтали, пьянели, глядя на рыбачьи лодки.

Фарук Низар был где-то здесь, в огромном кипучем городе. Следовало его отыскать, вызвать его дух, чтобы он воплотился в молодцеватого молодого майора с лихими усиками и влажными ласковыми глазами.

Багдад был таинственной колбой, в которой, усилиями разведок, с помощью магических технологий, был синтезирован наркотик, одурманивший мир. Сверхплотный эликсир, который пролился в исламский мир и вызвал реакцию огня и света, вскипевшую от Пакистана до Кавказа. Гениальные маги из разведки Саддама Хусейна, американские колдуны и исламские богословы создали вероучение, опьянившее человечество. Построили организацию под названием «Исламское государство», в котором поселилась долгожданная мечта о справедливости и совершенстве. Оранжевые балахоны казнимых, руины античных алтарей, горящие города и селения стали образами мировой революции, отрицающей «ветхий мир». Лазурь божественной правды, отрезанные головы пленных, пояса шахидов и проповеди о райском блаженстве были пьянящим дымом, который глотали люди и шли воевать в ИГИЛ. Русские самолеты пролетали сквозь дым, не в силах его развеять. Кальян с дурманом был создан в Багдаде, и Фарук Низар был одним из его создателей.

Торобов, двигаясь по Багдаду, дышал его синей дымкой, и Багдад переливался цветным стеклом, казался драгоценным кальяном, от которого плыла голова.

Не было плана, по которому Торобов мог отыскать Фарука Низара. Суннитский террорист и разведчик, Фарук Низар наведывался в Багдад нелегально. За ним охотилась разведка шиитов, агенты ЦРУ и МИ-6. Теперь же, в лице Торобова, его выслеживала военная разведка России.

Двигаясь по Багдаду, отыскивая «след змеи на камне», Торобов, без всякой надежды на успех, решил посетить дом, где когда-то жил майор Фарук и принимал у себя «дорогого друга Леонида».

Дом был пятиэтажный, типовой, похожий на московские пятиэтажки, с незначительной восточной декорацией фасада. Двор был оборудован под детскую площадку, с облупленными лесенками, качелями, лавочками. Детей не было, на нежарком солнце дремал инвалид в коляске, в безлистом дереве ворковали горлинки. Торобов осматривал окна, старался вспомнить, в каком подъезде жил Фарук.

Мимо шла женщина, несла сумку, которая оттягивала ей руку, и она, перед тем как войти в подъезд, остановилась, чтобы передохнуть.

– Прошу меня извинить, – обратился к ней Торобов. – Когда-то в этом доме жил мой друг, Фарук Низар. Вы не знаете, в какой квартире?

– Нет, – ответила женщина. – Старых жильцов не осталось. Я с детьми приехала из Киркука. Спасибо, что дали квартиру. – Она подхватила сумку и ушла в подъезд.

Торобов дождался, когда появился еще один жилец, немолодой, с семенящей походкой, с торчащими из коротких рукавов стариковскими руками.

– Извините, – остановил его Торобов. – Здесь в какой-то квартире жил мой знакомый, майор Фарук Низар. Вы знаете это имя?

Старик посмотрел на него мутными испуганными глазами:

– Всех военных отсюда выселили. Откуда здесь могут быть военные! – и скрылся в подъезде.

В самом деле, военных здесь не могло быть. После падения Саддама Хусейна близкие ему военные были арестованы, репрессированы. Или бежали и сражались теперь в рядах ИГИЛ.

Торобов покружил по двору и остановился рядом с коляской, в которой дремал инвалид. Не решался его тревожить, рассматривал небритое, искривленное хворью лицо, неопрятное пальто с неправильно застегнутыми пуговицами, вязаную шапку с дурацким помпоном, немощные, лежащие на коленях ладони. Но видимо, Торобов загородил солнце, тень упала на лицо инвалида, и тот открыл глаза.

– Простите, я вам помешал, – произнес виновато Торобов.

– Сижу целый день один. Замерзаю. Дочь ушла, не знаю, когда вернется. Ни еды, ничего. А что она может купить? Моет полы и стирает, – запричитал инвалид жалобно, ноющим голосом беззащитного калеки.

– Я вам сочувствую, – сказал Торобов.

– А вы откуда?

– Из России. Приезжал в Багдад, когда здесь было благополучно, жили друзья. Теперь никого. Некому слово сказать.

– А кого вы ищете?

– Здесь жил мой друг Фарук Низар. Теперь его нет. Вы вряд ли о нем что-нибудь знаете.

– Вы сказали – Фарук Низар? Фарук Низар, говорите? Нет, нет, конечно, не знаю!

Ответ был поспешным и нервным. Глаза инвалида забегали, словно он боялся, что его услышат. И Торобову стало ясно, что имя Фарука Низара известно калеке. И этот немощный колясочник может навести его на след.

– Так неуютно в пустом городе, – произнес Торобов с виноватой улыбкой. – У меня есть предложение. Мы не обедали оба. Приглашаю, отправимся в какой-нибудь ресторанчик на берег Тигра. И поедим масгуф. Я так скучал по этому рыбному блюду. Мне будет приятно ваше общество. Вы расскажете мне о жизни в Багдаде.

– Да как же я с этой коляской? – заволновался калека. Было видно, что ему хочется принять приглашение.

– Ничего страшного. Вызовем такси, я помогу вам сесть, а коляска будет вас здесь дожидаться.

Торобов вызвал такси. С трудом пересадил инвалида на переднее сиденье. Сам сел сзади. Через полчаса они сидели на открытом воздухе в закусочной на берегу Тигра. Кругом струились дымы жаровен. По синей воде плыла красная рыбачья лодка.

Хозяин харчевни, любезный толстячок, подвел Торобова к эмалированной ванне, где в мутной воде шевелили хвостами живые рыбы. Их только что выловили в Тигре, и для них уже краснели угли жаровни.

– Какую желаете? – Хозяин окунул в ванну сачок, поддел тяжелую рыбину. Она закачалась в сетке, сверкая чешуей. Торобов одобрил выбор. Хозяин плюхнул сачок на стол, вывалил рыбину. Повар поймал скачущую рыбу, оглушил колотушкой. Ножом стал скоблить, шуршать, брызгать чешуей, сметая серебро, открывая шершавые зеленоватые бока. Вогнал нож в рыбью спину, рядом с плавником. С хрустом разрезал рыбину, растворил ее, как книгу. Вырвал пузырь, красный шматок сердца, кишок и печени. Понес к раскаленной жаровне. Как растворенную книгу, поставил на жаровню. Стальной кочергой сгреб угли поближе к рыбе, и они задышали, переливались золотом, окутывались прозрачным жаром. Рыба млела, испекалась, становилась знаменитым багдадским блюдом – масгуфом.