На улице топчусь возле гаража, жалея, что напялила пиджак — сегодня было достаточно жарко; пока избавляюсь от него, на крыльце появляется Ярослав и с хмурым видом идёт за машиной. Я уже привыкла к тому, что он вечно без настроения, но сейчас было что-то из ряда вон. Молча юркаю на пассажирское сиденье и стараюсь даже лишний раз не шевелиться, чтобы не разозлить его окончательно.

На парковке возле универа он здоровается со своими друзьями, и мы вшестером идём внутрь. По пути нам попадается девушка, которая вчера на празднике буквально глаза сломала, засматриваясь на Ярослава; она бросает было в его сторону игривый взгляд, но замечает меня и презрительно кривит губы. Отвечаю ей безразличным видом и кошусь в сторону Ярослава; он неожиданно тормозит, вытаскивает из кармана слегка смятое фото, которое было приколочено к моей двери, и швыряет его ей в лицо. Один из его друзей приподнимает бровь, явно не понимая, что происходит, пока я удивлённо разеваю рот, сразу поняв, кто додумался провернуть этот манёвр моего запугивания, а девушка, машинально схватив лист бумаги, бледнеет — даже слой тонального крема не спасает её от этого. И пока все проходившие мимо студенты залипают на это представление, Ярослав стискивает зубы, демонстративно берёт меня за руку и тащит вперёд.

Сказать, что я в шоке — это ничего не сказать.

Мы в полном молчании доходим до аудитории, при этом ловя на ходу заинтересованные взгляды как аккомодантов, так и сибаритов; мне приходится каждый раз задавать ему направление, но он и без моей помощи неплохо ориентируется — будто знает, куда идти. Когда добираемся до нужного кабинета, Поляков подталкивает меня в самый конец помещения и падает на соседний стул, раздражённо ероша волосы рукой.

Я боюсь его, но мне нужны ответы.

— Это она сделала?

Ярослав кивает, не глядя на меня, и я вижу, как ходят желваки на его лице — так он все зубы в крошку сотрёт.

— Умом она явно не блещет, — наигранно весело фыркаю, пытаясь разрядить обстановку: не хочу сидеть с часовой бомбой под боком. — Я бы придумала способ получше.

Ярослав хмыкает; он ещё и близко не остыл, но, кажется, ему нравится то, что я не распускаю нюни, испуганно прячась за его спиной.

— Она вообще редко использует свою голову по назначению.

Выдавливаю улыбку и отворачиваюсь, выгружая из рюкзака тетради, ручки и учебник по основам менеджмента; ради любопытства пролистываю приличную по толщине книгу: понятия не имею, как буду разбираться во всём этом. Когда всё необходимое оказывается на столе, поднимаю голову и изучаю пустую доску; в аудиторию подтягиваются одногруппники, среди которых легко отличить мажоров от обычных ребят. И пока я сканирую глазами присутствующих, Ярослав точно так же сканирует меня — аж щёки горели от его взгляда. Делаю вид, что не замечаю его интереса, но лицо предательски краснеет, и мне приходится прятать его за пеленой волос.

Когда в аудиторию входит препод, я изо всех сил пытаюсь вникнуть в тему предмета, но с сожалением осознаю, что, скорее всего, с первого раза сессию сдать не получится: мозг завис сразу после словосочетания «стратегическое управление». Старательно, но явно зря конспектирую лекцию, пока Яр прожигает во мне дыры.

— Может, хотя бы для вида прикинешься, что слушаешь преподавателя? — тихо шиплю, потому что не могу сосредоточиться, пока он так пристально на меня смотрит.

Парень фыркает.

— Я тебя смущаю?

— Нет, ты меня нервируешь.

Он тихо смеётся, пока я пытаюсь разобраться с его настроением — семь пятниц на неделе. Всё оставшееся время до конца пары он на меня не смотрит, и даже когда учебное время подходит к концу, не говорит ни слова — будто вспомнил, что он, вообще-то, меня недолюбливает. После учёбы Яр несколько минут болтает о чём-то с двумя парнями, пока я пытаюсь придумать, как решить домашку по математике — век бы её не видать… — и не схлопотать при этом двойку.

По пути домой Поляков то и дело бросает на меня косые взгляды — ждёт, что я расплачусь? — и тормозит у какого-то магазина.

— Сиди тут, сейчас вернусь, — тяжело вздыхает, будто это я вынудила его остановиться и забежать за покупками.

Справляется он и правда быстро; зашвыривает что-то на заднее сиденье, и мы наконец-то едем домой; там я первым делом перехватываю пару бутербродов, сделанных Валентиной наспех, и принимаю душ, чтобы освежиться. Разноцветную квадратную коробку на своей кровати замечаю не сразу — она сливалась с подушками — а когда замечаю, мои глаза распахиваются до размера двух гигантских озёр.

Разве не за ней ходил Ярослав?

Улыбка сама растекается от уха до уха — неужели он поменял своё отношение ко мне? Я уже собираюсь было развернуть подарок, как пальцы сами замирают, а мозг прокручивает в голове слова, которые Яр говорил мне неоднократно — о том, что превратит мою жизнь в ад. Скорее всего, это очередная издёвка: он вроде как делает мне подарок, а внутри окажется какая-нибудь страшилка, от которой у меня преждевременно поседеют волосы…

Не на ту напал.

Надеваю домашние джинсовые бриджи с белой футболкой и стягиваю с волос полотенце — только после этого прихватываю вновь коробку и направляюсь прямиком в спальню Ярослава. Ещё на подходе к ней слышу безвкусную песню, которая в припеве больше похожа на истерично кричащую женщину.

Совсем никакого вкуса.

Распахиваю дверь, и меня буквально оглушает; в комнате Ярослава царит уже привычный глазу бардак, так что я не сразу его нахожу, брезгливо скривившись от обстановки. Парень лежит на постели — заправленной по всем правилам, как ни странно — закинув ноги на спинку в изголовье, и швырял в стену теннисный мяч кислотного цвета. Пока я несколько секунд наблюдала за этим, в глазах всё поплыло.

— Что это такое? — пытаясь перекричать музыку, спрашиваю.

Ярослав ловит мяч и поворачивает голову в мою сторону; во второй его руке мелькает пульт — от стереосистемы, видимо.

— Не слышу тебя, — орёт в ответ с издёвкой.

Поджимаю в раздражении губы — он ещё и улыбается…

— Я спрашиваю — что это такое? — снова ору, размахивая коробкой, но в начале моего вопроса Яр отключает систему, и получается так, что самый громкий звук в комнате — это мой голос. — Ха-ха, как смешно. Что за дрянь ты слушаешь?

Он снова ухмыляется и поворачивается на бок.

— Полегче, это же «Three Days Grace»[1]! — говорит таким тоном, будто это должно всё объяснять. — Знаешь, издеваться над тобой — смысл моей жизни, но в этот раз твоё недоверие меня убивает. — Он закатывает глаза и поднимается на ноги; подходит к розетке и машет мне рукой. — Иди сюда.

Подхожу с опаской и протягиваю ему коробку, но он качает головой; вздыхаю и открываю коробку, внутри которой оказывается стеклянный шар на подставке с несколькими разъёмами.

— Что это? — озадаченно хмурюсь.

— Какая ты недалёкая, охренеть просто. Вот, смотри.