Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нахмурившись, Марк убегает по коридору как раз в тот момент, когда мои парни выходят из-за угла. Глаза Спенсера расширяются при виде нашего друга «Адама», стоящего передо мной, и он обменивается взглядом с близнецами. Черч, кажется, не особенно удивлён, но Рейнджер взбешён.
— Что, чёрт возьми, задумал Марк? — спрашивает он, стремительно подходя, чтобы встать рядом с нами, а затем переводя свой свирепый взгляд на самого мистера Мерфи. — А как насчёт вас, Адам? А? Вы не хотите нам кое-что объяснить?
Лайонел Мерфи долго молча смотрит на Рейнджера, а затем опускает голову, почти со стыдом.
— Встретимся после занятий в моём кабинете, — говорит он, поднимая голову, и в его бледно-голубых глазах читается глубокая печаль.
— Зачем? Чтобы вы смогли признаться в том, что натворили? — продолжает Рейнджер, отказываясь сдаваться. Он делает шаг вперёд, но мистер Мерфи уже отворачивается и направляется обратно в свой класс. Тем временем Марк потратил впустую большую часть моего перерыва, поэтому вместо того, чтобы перекусить, раздаётся звонок, сигнализирующий о том, что пора идти на третий урок.
Рейнджер незаметно наклоняется и сует мне в руку один из батончиков гранолы домашнего приготовления, аккуратно завёрнутый в многоразовую пищевую плёнку из пчелиного воска, которая ему так нравится, и перевязанный изящной розовой ленточкой. Мои щёки становятся примерно такого же цвета, когда я прижимаю его к груди. Черч тем временем протягивает один из двух мокко с белым шоколадом, которые Меринда готовит только для него. Я едва сдерживаюсь, чтобы не подпрыгнуть вверх-вниз от возбуждения. Я уверена, Черч это замечает, и он улыбается так, как умеет только он — как будто улыбка — значит всё.
— Как вы думаете, что всё это значило? — рассеянно спрашивают близнецы, наблюдая за дверью класса, как будто какая-то подсказка могла выпрыгнуть им на глаза.
— Понятия не имею, — отвечает Черч таким же ровным и стоическим голосом, как всегда. — Но я полагаю, что мы скоро это выясним.
После школы мы вшестером встречаемся за дверью кабинета мистера Мерфи. Он уже ждёт нас, приглашает войти, прежде чем закрыть и запереть дверь и опустить шторы на окне, выходящем в коридор.
Пока мы стоим там, пребывая в различных состояниях неловкости (я), гневе (Рейнджер) и любопытстве (все остальные), мистер Мерфи не торопясь готовит чашку чая, а затем садится за стол. Он выглядит измученным и лет на десять старше, чем был сегодня утром.
— Вы готовы признаться или как? — спрашивает Рейнджер, останавливаясь только тогда, когда Черч бросает на него взгляд, который очень ясно говорит: успокойся, мой друг. Мистер Мерфи слегка съёживается, его щёки забавно розовеют, как у меня, когда мальчики дразнят меня из-за секса, или как у Рейнджера, когда он видит пушистого котёнка.
— Вы уже спрашивали меня о Дженике, — начинает мистер Мерфи, и очень быстро в комнате воцаряется тишина. Всё тело Рейнджера напрягается, когда он обхватывает руками спинку стула перед собой и наклоняется вперёд, сапфировые глаза сверкают, как ночное небо. Наш учитель английского поднимает глаза со слезами на глазах, а Рейнджер отшатывается, как будто ему дали пощёчину, в гневе сжимая челюсти. Не думая об этом, я наклоняюсь и хватаю его за руку, слегка сжимая её. Почти сразу же замечаю в нём перемену, и маленький цветок радости раскрывается внутри меня.
…
Цветок радости?
Господи, неудивительно, что я не поэт.
— Вы сказали, что, по-вашему, это выглядело так, будто мы могли встречаться… — Мистер Мерфи достаёт конверт из плотной бумаги из верхнего ящика стола и очень осторожно пододвигает его к нам. Он отпускает руку, и предмет заманчиво оказывается между нами и ним. — Вы не ошиблись насчёт этого.
— Ха! — слово срывается с моих губ, и мои щёки вспыхивают от неуместности моей вспышки. Я не хотела проявить неуважение к Дженике или что-то в этом роде. Но когда Рейнджер смотрит в мою сторону, на его губах появляется хотя бы тень улыбки. Однако это длится недолго. Как только он поворачивается обратно к мистеру Мерфи, то снова хмурится.
— Она боялась Рика, и, как бы мне ни было больно это признавать, я тоже боялся. Мы начали встречаться втайне, — признаётся мистер Мерфи, и на его губах появляется улыбка, чертовски похожая на ту, что только что подарил мне Рейнджер.
«О боже мой, они точно делали это!» — думаю я, но крепко сжимаю губы от этого откровения.
Чёрт возьми, я ведь всё равно могу ошибаться, верно? Рейнджер и я ещё не сделали этого… пока. Кх-м. Кашель. Тот раз в его комнате, когда кончик едва просочился внутрь, не в счёт. Нет. Нет, нет, нет.
— Мы также… — мистер Мерфи снова замолкает, когда Рейнджер хватает конверт и осторожно, накрашенными чёрным ногтями, вскрывает его. То, что он вытаскивает, меняет всё.
Недостающие страницы из дневника Дженики падают на поверхность стола, рисунки чёрными чернилами, перечёркнутые красным. Конечно, это ещё не всё, потому что я сосчитала вырванные страницы, как могла. Даже по самым скромным подсчётам, у меня пропало две дюжины листов, а мы смотрим только на шесть.
— Остальные страницы — слишком личные, — говорит мистер Мерфи, снова опуская взгляд на стол. — Я бы предпочёл не делиться этим, если вы не возражаете.
— У вас был доступ к её дневнику, — медленно произносит Рейнджер, всё ещё не глядя ни на несколько страниц в своей руке, ни на те, что упали на стол. Его внимание полностью сосредоточено на нашем добросердечном учителе английского языка, который в буквальном смысле слова слишком мил, чтобы убить муху. В буквальном смысле муху. Он очень усердно трудится, чтобы выпустить их на улицу. Как бы сильно я сама не любила мух, нельзя насмехаться над добротой других, даже если тебе кажется, что это чересчур. Доброта, при условии, что она не приносит больше вреда, чем пользы, никогда не бывает чрезмерной. — После того, как она умерла.
— Да, после того, как она была убита, — произносит мистер Мерфи, снова поднимая на нас глаза. — Я даже не должен был вам ничего из этого рассказывать.
— Да, — начинает Спенсер с резким смешком, — За исключением того, что Чак поймал вас с поличным, когда
