…Кажется, моя жизнь — привычная, скучно-размеренная, устоявшаяся, спокойная, — дала трещину! Кажется, всё не так, всё изменилось, всё стало другим! Это и пугало меня, заставляло внутри, в душе, волноваться и нервничать, и, одновременно, мне чудилось, что я свыкаюсь с этими изменениями, принимаю их. Я сидела на подоконнике и смотрела на спящий город. Все отправились спать, а я не могла. Не от страха, не из-за присутствия в квартире посторонних людей. По другой причине не спалось…

Я пила с ними чай! Есть не могла, да! Но чай пила, сидя за столом с мамой, Марком и Мариной. И даже сумела не разлить, не разбить, не убежать! И даже, что было совсем уж странно, дважды я касалась Его рукой и… ничего не происходило! Ничего. Ни обмороков, ни приступов, ни паники — ни-че-го! Почти ничего. Кроме понимания, что кожа у него горячая, что…

В дверь постучали.

— Да? — негромко спросила, не зная, то ли сорваться с места и бежать, то ли сидеть и не дергаться.

— Катя, можно я войду? — раздалось вкрадчивое, негромкое.

Что сказать? Чтобы уходил? Сказать, что я не могу впустить в свою комнату постороннего человека или… пусть войдет? Он же ничего мне не сделает! Тут же и мама, и Марина рядом. Да и не станет Марк причинять мне боль. Или все-таки пусть уходит? Потому что, если задуматься, то ведь… зачем он пришел? Что он может хотеть от меня? Что мужчина может хотеть от женщины?

Вот теперь мне было страшно! Мысли балансировали на грани: вспомнить-не вспомнить, воскресить в памяти мой персональный ад или сюда, в настоящее вернуться! И только понимание, что дверь заперта, что он не сможет открыть ее сам, помогало держать себя в руках.

— Кать, ты знаешь, я подумал, не впускай меня, ладно? Просто присядь сюда, возле двери, на пол. А двери не отпирай. Поговорим.

Судя по тому, что голос раздавался снизу, Марк уже сидел на полу, прислонившись спиной к двери. И я, обрадовавшаяся тому, что он нашел выход для нас обоих, что он понял меня, почувствовал мой ужас, что он такой — хороший, добрый, заботливый… что ему хочется со мной разговаривать и, пусть через дверь, пусть через стену, быть рядом… Я за пару секунд преодолела расстояние от окна к выходу из комнаты, села на пол и прислонилась к двери спиной.

— Сидишь? — еле слышно донеслось из-за двери.

— Сижу, — улыбнулась я.

— Как ты думаешь, я смогу когда-нибудь взять тебя за руку?

— Для тебя это важно?

— Важно.

— Не зна-аю, — вздохнула я в ответ. — Но думаю, что сможешь.

— Правда? — почему-то обрадовался он. — Я думал, ты скажешь, что ни за что на свете, никогда, что тебе это не нужно, этого не хочется…

— Мне хочется, — если бы ты только знал, как хочется быть такой, как все, быть счастливой, быть нужной кому-то! Если бы ты знал, как хочется быть любимой…

— Подумай, Катя! Подумай, пожалуйста! КАК тебе не страшно? ГДЕ тебе не страшно? Ведь есть же, наверное, что-то, что успокаивает тебя, что помогает не бояться?

— Есть.

— Что?

— Таблеточки мои… розовые и желтые.

— Нет. Так я не хочу. Я хочу, чтобы ты понимала…

Когда Маринка заворочалась на диване, а он заскрипел всеми своими старыми пружинами, я прервался на полуслове — мешаю спать ребенку. Собака, запертая в прихожей, услыхав движение в комнате, пронзительно заскулила, тоже просыпаясь. И нет, чтобы мне тоже спать отправиться — отдохнуть ведь перед дальней дорогой хотел! Не-ет, я полчаса взад-вперед по комнате ходил, возле Катиной двери круги наматывал, пока решился постучать. Ходил и думал: "Вот же рядом, вот, за дверью она!" А не войдешь… Не проникнешь никак.

…Понимаю же — глупо всё это! Ну, что мы в последний раз, что ли, видимся? Чего сидеть вот так, прижавшись спинами к двери с обеих сторон? Можно ведь и в другой раз поговорить! Всего-то пару дней меня не будет! Но не уходил. Не мог оторваться от нее. Не хотел. Мне казалось даже, что я Катино тепло даже через дверь чувствую, что оно каким-то странным образом проникло ко мне, сюда, в другую комнату…

— Марк, мы мешаем Марине? — спросила Катя, и я разочарованно вздохнул — сейчас скажет, что спать нужно укладываться! И она, подтверждая мою догадку, поднялась с пола. — Я сейчас двери отопру. Отодвинься, а то упадешь!

И я, ошарашенный, так и остался сидеть на полу, успев только от двери оторваться — неужели откроет? Открыла! Встала в центре дверного проема. А за спиной… широкая полоса лунного света обрисовывает ее тонкую фигурку, подсвечивает странным серебристым сиянием волосы. В пижаме, кажется. Ножки босые. Как я вчера мечтал. Только в темноте не разглядеть пальчиков…

— Входи, — шепотом, еле слышно.

— Ка-атя, — медленно встал с пола, шагнул в комнату, стараясь не испугать, не спешить, не делать резких движений. И сказать хотел что-то веселое, чтобы отвлечь, чтобы успокоить, а вырвалось почему-то. — Девочка моя милая…

И она вдруг всхлипнула и шагнула навстречу. Набатом в голове стучало: "Не смей! Не трогай! Не смей!" Но я и не тронул… первый! Она сама шагнула в распахнутые объятия. И уже потом, когда рыдала на моей груди, уткнувшись лицом в футболку, я ногой прикрыл дверь, чтобы не разбудить ребенка, чтобы не поднять по тревоге Наталью Аркадьевну. Осторожно обнял, едва касаясь, заставляя себя всё время в голове держать, что она должна быть уверена в любую секунду, что отпущу сразу, как только захочет! Но не дернулась, не вырывалась — стояла близко-близко, и плечи ее тряслись.

Я не знал, что сказать, и нужно ли сейчас говорить что-то. Мне и хотелось успокаивать, по голове гладить, и слова всё не находились, всё не подбирались, не выискивались из кучи зудящих в голове мыслей. А она плакала так безутешно, так горько, что сердце разрывалось от жалости.

И в то же время я совершенно ясно понимал, что даже сейчас, даже на нее такую реагирую, как на женщину! Даже ревущая в три ручья, она меня не отталкивает этим. Наоборот, горячие ладошки ее на груди жгли немилосердно и дико хотелось, чтобы футболка испарилась сейчас, растворилась в пространстве, чтобы руки ее легли на мою обнаженную кожу! А еще так легко было прижаться сейчас лицом к волосам, вдохнуть их запах, что противиться этому желанию было выше моих сил.

Она переступила на полу и коснулась моей ноги своей ледяной ступней. Замерзла же совсем!

— Катюша, — тихонько позвал, легко поглаживая дрожащие плечики. — Ты скоро в ледышку превратишься. Давай, я тебя в одеяло закутаю? Иначе начнешь кашлять. Как я буду с тобой по телефону разговаривать завтра? Во-о-от!

Не отпуская, придерживая за спину, стащил с кровати одеяло. Завернул ее всю, с ног до головы, поднял на руки, успев уловить испуганный вздох. Плюхнулся в кресло, стоявшее у окна и усадил боком к себе на колени.

— Слушай, — проговорил, стараясь, чтобы голос звучал, как можно, более весело. — Я тебя та-акому научить могу! Маринке тоже недавно показывал. Есть масса замечательных способов сделать больно мужчине! Просто куча способов! Я покажу тебе приемчики! Потренируешься. И будешь совершенно неуязвима! И бояться тебе будет некого!