Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но ужас, плывший в знойных течениях ночи, проникал в плоть и разум, и за раздавшимся снизу жутким воплем последовал безудержный хаос.
Жизнь, как бы мог заметить Бошелен – будь он в состоянии что-либо комментировать, – всегда склонна к глупости и, что вполне логично из этого следует, к жестокому самоуничтожению.
Но естественно, он был слишком занят, изливая в своей каюте бесконечный поток семени в лоно почти бесчувственной и совершенно несопротивляющейся Сатер – а это, как все прекрасно знают, является вершиной человеческой доблести, славы и величия.
В свете яростно раскачивающегося фонаря безголовое тело Абли Друтера продолжало сучить ногами, несмотря на кровь, хлещущую из кошмарно изодранной шеи. Руки его дергались, будто управляя непослушными марионетками. Пташка Пеструшка, Густ Хабб и Хек Урс дружно попятились по проходу в сторону носа – не носа Абли, поскольку головы у него уже не было, а гальюна на носу корабля, – но, поскользнувшись, все трое, крича, скатились к заплесневелому борту, судорожно пытаясь подняться на ноги. Хек продолжал держать высоко поднятый фонарь, чувствуя исходящий от промокшей одежды резкий запах мочи, а в случае Густа – и кое-чего похуже.
Если бы убийца сейчас явился по их души, он практически без усилий завладел бы добычей. Однако ничто на них не обрушилось, и, не считая их собственных воплей и глухого стука сапог Абли – а теперь еще и панического топота ног по палубе наверху, – не было слышно ничего подозрительного: ни шороха, ни ворчания, ни лязганья клыков, ни шипения оскаленной пасти.
Несмотря на это, ужас продолжал держать трех бывших солдат за горло – особенно когда Абли Друтер вдруг сел, рывком поднялся на четвереньки, а затем встал на ноги. По его туловищу спереди и сзади текла кровь, и у Хека вдруг промелькнула полная отвращения мысль, что ему стоило бы воспользоваться салфеткой. Шаря вокруг руками, Абли Друтер шагнул вперед.
Его повело в сторону, и все трое закричали с удвоенной силой, когда безголовый первый помощник свалился на них сверху.
Пальцы Друтера ухватились за то, что подвернулось, и Густ завопил, лишившись второго уха. Можно сказать, восстановилась благословенная симметрия, – но на фоне нескончаемого шума льющейся воды в его мозг ворвались жуткий хруст и чавканье.
Размахивая руками, бедняга отполз подальше от трупа, уткнувшись лицом в щель между деревянным настилом и корпусом. Рот его внезапно наполнился жирной шерстью, которая судорожно дернулась, когда он инстинктивно сжал зубы. Раздался жалобный крысиный писк, который закончился на слишком высокой ноте, как будто лопнул надутый воздухом пузырь, и в рот Густу Хаббу хлынула омерзительная жижа.
Желудок его тут же взбунтовался с такой силой, что изуродованную крысу отбросило на расстояние человеческого роста, в проход, где она неподвижно замерла на спине, задрав лапы и вывалив из раскрытого рта кроваво-красный язык.
Хека Урса тем временем душил безголовый первый помощник, которому явно требовалась голова, причем любая. Так что в конце концов, позабыв об опасности, которую может представлять горящий фонарь, Хек решил воспользоваться им как оружием. Однако, увы, просчитался: подобным оружием было бы хорошо врезать нападающему по затылку, однако тот отсутствовал, как и сама голова. Твердая горячая бронза заполненного маслом фонаря уперлась Урсу в лицо, подпалив ему самому бороду и сломав нос. Ничего не видя, он отшвырнул фонарь, разливая вокруг пылающее масло.
Огненный поток угодил между ног Пташке Пеструшке, которая как раз в этот момент присела. Почувствовав ожог, она вскочила, отпрыгнув назад, и, поскользнувшись на дохлой крысе, с грохотом ударилась головой о дверь гальюна. Закатив глаза, Пташка лишилась чувств.
Кровь погасила тлеющую бороду Хека, и теперь, когда обе его руки были свободны, он начал один за другим выламывать сжимающие его шею пальцы. Из заднего прохода Абли Друтера послышались странные звуки, видимо заменявшие болезненные стоны. Наконец Хек Урс сумел высвободиться и, вскарабкавшись на спину первому помощнику, начал самозабвенно лупить его кулаками.
В полумраке возник Густ Хабб, чья безухая голова напоминала в мерцающих отблесках пламени кошмарный призрак. Блевотина на его подбородке смешивалась со стекающей по обеим щекам кровью. Выпучив глаза, он уставился на Хека Урса:
– Убей его! Убей!
– Пытаюсь, идиот! – бросил в ответ Хек. – Найди какой-нибудь меч, пику, веревку, чтоб тебя!
Густ Хабб, шатаясь, двинулся дальше:
– Сам ищи! Я тут больше не останусь! Ни за что! И никогда сюда больше не спущусь!
Ругаясь, Хек потянулся к ножу. Все так же сидя верхом на сопротивляющемся теле Абли Друтера, он извернулся и подрезал первому помощнику поджилки, сперва с одной стороны, а затем и с другой.
– Попробуй теперь походи! – прорычал он и, хихикнув, вновь выбрался на настил. Вскрикнув от прикосновения огненного языка, он пополз к Пташке Пеструшке:
– Очнись, милая! Нужно отсюда выбираться… очнись!
От третьей крепкой пощечины веки женщины затрепетали, затем она открыла глаза и уставилась на него непонимающим взглядом.
Хек, однако, ждать не мог, и начал поднимать Пташку на ноги.
– Идем, милая. Тут какой-то демон или что похуже – Густ, сволочь, уже сбежал. Давай пошли отсюда.
Она тупо посмотрела на него:
– Корабль горит. Плохо дело.
– Позовем сюда всю команду, всех до единого, будь они прокляты, и они потушат пожар.
– Хорошо. Да. Если все загорится – будет плохо.
– Да уж, дорогая, ничего хорошего. Давай смотри под ноги…
Когда Хек Урс потащил бессвязно бормотавшую Пташку Пеструшку по крутому трапу на палубу, безголовое тело Абли Друтера, оказавшись предоставленным самому себе, попыталось подняться на ноги, но, увы, ноги его не держали. Первый помощник уныло сел на настил, положив руки на колени и свесив кисти.
Искра жизни могла преодолеть невообразимые расстояния, вспыхнуть в самых неожиданных местах, промчаться по мышцам и нервам, будто белка с отрубленным хвостом. И иногда, когда уходила даже сама жизнь, оставалась ее искра – пусть и ненадолго.
Сидящий на настиле Абли Друтер больше не двигался – лишь слегка шевельнулись опускающиеся плечи. Даже кровь из всевозможных ран наконец почти перестала течь, превратившись в густые длинные капли.
Кошмарный убийца бесследно исчез.
Пламя, до этого алчно лизавшее просмоленный корпус судна, внезапно замерцало и погасло.
Со стороны гальюна послышались мягкие шаги, и в полумраке появилась массивная фигура мужчины в длинной черной кольчуге. Его лысая макушка тускло поблескивала серым. Присев над раздавленным трупиком крысы, он протянул к ней руку с толстыми пальцами.
С обрюзгших губ Корбала Броша сорвался тихий стон.
Это была