Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну уж нет! — сказала Лера решительно. — Не хочу, чтобы он видел выражение моего лица!
— Значит, ты в себе не так уж уверена?
— Нет, но…
— Но Максим тебе небезразличен! Я страшно рада!
— Наташка, я сама ничего не знаю, просто встречаюсь с ним, не хочу ничего загадывать, решать, строить планы… Пусть все пока так и будет, но на просмотр я приду одна, так будет лучше.
— Наверное, ты права… В общем, поступай как знаешь, положись на свою интуицию, она тебя редко подводит… Если даже ты сама не придешь, я не обижусь.
— Я подумаю… — сказала Лера.
— Тебе понравились ребята? — спросила Лера Максима, выходя с ним из подъезда.
— Да, поют и играют здорово, слова, правда, уж больно замысловатые…
— Это новый эксперимент. Ваня пробует себя в философской лирике.
— Я, наверное, ни черта не понимаю в поэзии. Вот Есенина читаю, Высоцкого слушаю — там все просто, ясно.
— Это только кажется. В настоящей поэзии всегда как бы несколько слоев, сначала ты видишь один, потом замечаешь другой, и так до бесконечности. Поэтому надо читать или слушать не один, а много раз… И с каждым разом открываешь для себя новый смысл.
— Наверное, ты права. Хочешь, пройдемся немного? Такой чудесный вечер нам дарит природа!
— Ты сам заговорил как поэт, — улыбнулась Лера.
«Да, я хотел бы стать поэтом, но мне не дано, — подумал Максим, — я так хочу найти нужные, красивые слова… А начинаю говорить и запинаюсь, как дурак…»
Он осторожно взял Леру за руку, и они вышли на Рождественский бульвар… В этот момент Максим даже не мог предположить, каким невероятным образом, начиная с этого вечера, повернется его жизнь… Не знал он также, что выяснить отношения с Лерой он не успеет. Поэтому мы не будем повторять то, что уже известно, посмотрим, что было дальше… Итак, «скорая помощь» увезла раненого Максима…
Он не знал, сколько времени пролежал в палате без сознания, перевязанный, неподвижный, а когда очнулся, очень удивился, что еще жив. «Наверное, я все-таки скоро умру», — подумал Максим и стал рисовать в воображении душещипательные картины собственных похорон, огромные зеленые глаза Леры, залитые слезами… Друзья утешают ее, а она шепчет: «Господи, как он любил меня! Какой он был смелый, сильный, благородный! Он спас мне жизнь, пожертвовав своей… Какая же я была глупая, что сразу не разглядела такого человека!»
И тут в палате появилась Лера, вполне реальная, красивая, почему-то совсем не заплаканная, положила на тумбочку фрукты.
— Привет, Макс, — сказала она. — Ты лучше выглядишь.
«Она хочет подбодрить меня, но я все равно умру, — подумал Максим, — и так будет лучше…»
— Зачем ты пришла? — прошептал он. — Ты все равно меня не любишь…
— Какие глупости ты говоришь! — произнесла она с нарочитым возмущением.
— Значит, ты меня… любишь? — слабым голосом спросил Максим.
— Конечно, — рассмеялась Лера. — Такого потрясающего парня невозможно не любить!
— Не врешь?
— Не вру… — улыбнулась Лера.
— Тогда обещай мне одну вещь…
— Какую же? — Лера внимательно посмотрела на него.
— Обещай, тогда скажу! Я ведь все равно скоро умру! Тебя это ни к чему не обяжет…
— Это шантаж, Макс! — шутливо сказала Лера.
Максим вдруг застонал и закрыл глаза.
«А если он правда умрет, потом всю жизнь меня будет мучить совесть…» — подумала Лера.
— Девушка, вам пора уходить, — нарочито строго сказала молоденькая медсестра, сдерживая затаенную ревность.
— Макс, очнись… — Лера осторожно тронула его за плечо. — Я обещаю, слышишь?
Он не шелохнулся, потом с трудом приоткрыл глаза и произнес еле слышно:
— Это правда? Ты обещаешь, о чем бы я тебя ни попросил?
«Он все слышал, — подумала Лера. — Ну и что же. А если он все-таки умрет?.. Нет, я совсем не желаю ему смерти, я хочу, чтобы он выздоровел! Он добрый, славный, он спас мне жизнь… Он всем нравится, даже эта дурочка в белом халате без ума от него! Правда, я совсем не люблю его, я люблю того, кого никогда в жизни больше не увижу, безнадежно люблю… Но какое теперь это имеет значение? Надо наконец избавиться от навязчивых воспоминаний и снова начать жить…»
— Да, я обещаю, о чем бы ты меня ни попросил, — сказала Лера, погладив его руку.
— Теперь я, может быть, выживу… — прошептал Максим слабым голосом.
Медсестра, стиснув зубы от бессильной ярости, буквально вытолкнула Леру за дверь.
В небольшом просмотровом зале собралось довольно много народу. Наташа ужасно нервничала перед показом своей курсовой. Еще бы, в первом ряду, положив ногу на ногу, сидел Красовский и оживленно болтал с Наташиным мастером курса. Чуть дальше расположились бард-роковцы, и то и дело Наташа ловила на себе нежный и печальный Ванин взгляд, от которого ей еще больше становилось не по себе. Но особенно удивляло ее отсутствие Леры… Может быть, она вообще не придет? Наверное, я была не права, пригласив подругу на этот просмотр! Ведь то, что я собиралась показать, было снято там, на практике! Вечер в ДК, в кадре сплошной Юрген, он отвечает на вопросы, поет, танцует с Лерой… Что же я наделала, какая я эгоистка! Увлеклась эффектным материалом и совсем не подумала о чувствах Леры! Правда, поначалу я хотела сделать ей сюрприз, но с тех пор все так изменилось… Сейчас она немного успокоилась, встречается с Максимом. Зачем же бередить ей душу воспоминаниями! Нет, уж лучше бы она не пришла!»
— Я хочу сказать несколько слов перед началом просмотра, — едва не заикаясь от волнения, произнесла Наташа. — Моя курсовая сделана из киноматериала, который вообще мог не увидеть свет. Отснят он был для телепередачи во время моей практики, но в передачу не вошел по соображениям цензуры. Как мне удалось вывезти эту пленку, не буду рассказывать, скажем, это производственная тайна. Я сделала еще кое-какие досъемки и попыталась смонтировать свой фильм так, как мы задумывали передачу, ну, и кое-что переосмыслив… Последнее, что считаю нужным сказать… Здесь, в зале, находится автор идеи моего фильма, и для меня очень важно будет услышать его мнение…
В зале погасили свет, и на экране появился Юрген с гитарой, потом Зигфрид, что-то записывающий в блокнот, Клаус, идущий по улице с кинокамерой, Вернер, болтающий с какой-то девушкой, наконец — Хайнц в наушниках, с магнитофоном в руках…
— Это — молодые немецкие кинематографисты… — произнес диктор. — Они впервые приехали в нашу страну, чтобы снять фильм о нас… И мы вместе с ними постараемся их глазами посмотреть на самих себя. Какие мы? Как мы выглядим со стороны?
Пасмурный день. Старый, набитый автобус медленно подъезжает к остановке… Выходят люди. Лица людей. Стоп-кадры. Женщина с авоськами, плачущий ребенок, которого тащит за руку мать, старик с палкой… Лица, лица… Клаус с кинокамерой на улице среди толпы…