Утром Наташа, как и обещала, приехала в больницу за Лерой. Она понимала состояние подруги и старалась как-то разговорить ее, чтобы у той стало легче на душе.

— Понимаешь, ты не из тех женщин, которых бросают, — сказала она уверенно.

— А из каких же я женщин? — улыбнувшись, спросила Лера.

— Из тех, которым предлагают руку и сердце. Да ты и сама прекрасно это знаешь. Он не мог просто так уехать и забыть о тебе, тут что-то не так.

— Что тут не так? Все именно так, как и должно было быть. Он просто не захотел больше встречаться со мной, зачем ему все эти сложности! Что у них там, девушек мало! А здесь он просто решил поразвлечься скуки ради!

— Лерка, ты сама понимаешь, что это неправда, — пыталась убедить ее Наташа. — Ты бы видела, какое у него было лицо, когда я передала ему записку с твоим телефоном и адресом. Да он чуть не плакал, когда узнал, что ты улетела в Москву! Я, конечно, совсем мало знаю его, но кое-что я в людях понимаю. Он не притворялся, клянусь тебе. Он любит тебя, просто что-то случилось, он не смог тебе дозвониться, а письма из Германии идут очень долго, если вообще доходят.

— Я никогда больше не увижу его… Ладно, закончим с этим. Надо возвращаться к жизни, работать, впереди — дипломный курс, а я расклеилась, как какая-то сопливая дамочка из мелодрамы! Тьфу ты, самой противно и стыдно!

— Все ты говоришь правильно, только стыдиться тебе нечего. Любовь — это счастье, даже если ничего не складывается. Думаешь, мне легче? Твой далеко, за границей, мой любимый — здесь, в Москве. Да что с того. Я ему действительно не нужна, и тут ничего не поделаешь. Быть бы мне на твоем месте… Если бы ты захотела, тебе он предложил бы и руку, и сердце…

— Сильно сомневаюсь, — усмехнулась Лера. — Его, по-моему, вообще женщины не интересуют, а со мной он просто валял дурака, он и сам об этом сказал.

— Это правда? — оживилась Наташа.

— А зачем я тебе врать буду! Леонид Аркадьевич — очень интересный человек, и я рада, что мы с ним познакомились достаточно близко, но он — одинокий странник, мне кажется, ему вообще никто в жизни не нужен, во всяком случае — надолго…

— Может быть, ты и права, — задумчиво сказала Наташа, но тогда тем более у меня нет никаких шансов…

— Знаешь, Наташка, что я думаю… — Лера поглядела на подругу потеплевшим взглядом, — какое счастье все-таки, что мы с тобой встретились.

— Да, это точно. Вроде знакомы недавно, а сколько уже пережили вместе. И с кем еще можно говорить обо всем об этом, кроме как друг с другом!

Девушки обнялись и какое-то время сидели молча, словно боясь нарушить неловким словом ту дружескую симпатию и теплоту, которую испытывали друг к другу. А потом Наташа сказала тихо:

— Я уверена, и нам когда-нибудь повезет по-настоящему.

— Знаешь, я тут случайно встретилась с одним парнем… — Лера чуть лукаво поглядела на подругу, — он, в общем-то, ничего… Хочешь, познакомлю?

— Конечно, хочу! Уверена, он мне понравится! Ревновать не будешь?

— Вот еще не хватало! И вообще — мы просто друзья.

— Дорогая моя, дружба с мужчиной — это иллюзия, поверь моему опыту.

— Интересно, но ведь ты дружишь с Адиком и Ваней!

— С Адиком — да, но это редкое исключение, и потом мы сто лет знакомы. А Ваня — это особый случай…

— По-моему, он просто влюблен в тебя.

— Не просто. С ним все не просто. Понимаешь, он «отмороженный».

— Это как? — удивилась Лера.

— Ну, он смотрит мне в глаза, держит за руку, читает стихи… Но я для него — не женщина, понимаешь, я муза, светлый образ, прозрачный, бестелесный, как недоступный космос земному существу… Он поэт, и как все поэты — не от мира сего. Он не хочет понимать, что я обычная, земная, и мне перед ним ужасно стыдно…

— Стыдиться тут нечего, — сказала Лера серьезно, — если он видит тебя такой, значит, все это есть в тебе, просто не каждому дано увидеть. Для кого-то, наверное, и Беатриче была обыкновенной бабой, и не каждый за ней пошел бы в ад…

— На эту тему у него тоже стихи есть. В сущности, он — гений, и сам он прозрачный, бестелесный, а не я… Его беречь надо. А я не стою ни его, ни его стихов, потому и стыдно… Ладно, хватит об этом.

— Кто чего стоит — это только время покажет, — задумчиво сказала Лера.

— Ах ты, мой философ! Пойдем-ка отсюда, а то заболтались тут, будто и поговорить больше негде! — Наташа подхватила Лерину сумку. — А ты, пожалуйста, больше не хандри, обещаешь?

— Обещаю, — улыбнулась Лера.

Дождливое лето сменилось ясной золотой осенью.

У Леры начались занятия в университете, и она почти не бывала дома. Дипломный курс да еще работа в отделе писем молодежной газеты не оставляли времени для хандры. Иногда она встречалась с Наташей, которая упорно трудилась над своей курсовой…

Уголек заметно подрос и стал любимцем Софьи Дмитриевны. Когда он мурлыкал, забравшись к ней на колени, она приходила в полный восторг и готова была простить ему и объеденные цветы в горшках, и разодранный в клочья диван, и вообще любые прегрешения.

Максим прочно утвердился в роли друга семьи, и, что самое удивительное, он пользовался особым расположением тети Жанны и дяди Миши. Однажды его с Лерой даже пригласили на званый ужин. Тетка сказала:

— Валерия, ты не должна на меня обижаться… Я понимаю, что бывала несправедлива к тебе, но я всегда переживала за Сонечку. Она такая одинокая, беззащитная, а ты так мало уделяла ей внимания! Но кто старое помянет — тому глаз вон!

Лера, усомнившись в искренности тетки, ответила с иронией:

— Что ж, худой мир лучше недоброй ссоры.

Но тетка иронию не уловила, у нее вообще было плохо с чувством юмора.

Бард-роковцы создали свой ансамбль под названием «Квадро», в состав которого, кроме Адика вошли двое его друзей по Гнесинке, ударник и бас-гитарист, четвертым членом группы, конечно, был автор… Underground, забросив родную булочную на произвол судьбы, готовился к выходу на поверхность…

Итак, стояла ясная московская осень, и в ее золотисто-пунцовом затишье еще ничто не предвещало бурю…

В один из осенних вечеров «отмороженный» восьмой поэт России с печальным лицом склонился над пишущей машинкой… Вокруг него гремела музыка, прорываясь к соседям сквозь обитые одеялами стены, но поэт ничего не слышал…

— Вовчик, давай ля! — кричал Андрей на бас-гитариста.

— Ну даю, десять раз! — проворчал Вовчик, в сотый раз уже извлекая медиатором один и тот же звук.

— Не ля, а бля у тебя!

Ударник Геша захохотал.

— Отставить смех! — возмутился Андрей.

— Не Адик ты, а ад кромешный… — вдруг нараспев произнес Ваня.