— Отрекшегося Странника давно уже нет, — слова владычицы прозвучали успокаивающе. — Но до своего низвержения он оставил в мире следы своего пребывания. И в первую очередь это его создания, те, кого люди зовут тварями из-за Грани. Уж ты-то, Нармин, должна знать, вас этому учили, — строго сказала Лавинтия. — Мне ведь все известно про чудовище, охотившееся за Лотэссой. Надо полагать, именно это ужасное создание наложило проклятие на королевскую невесту.

— Но ведь Энлил тогда сумела исцелить ее, — возразила девушка.

— Если уж дар Маритэ бессилен против изгоевых чар, то жалкая темная магия и подавно, — столько презрения верховная жрица вложила в эти слова, что, казалось, она торжествует по поводу неудачи ведьмы. — Увы, болезнь Лотэссы нельзя ни исцелить, ни даже замедлить. Одно утешение: недуг не стремительный и сведет ее в могилу не завтра. Все наши чаяния будут устремлены к избранной, пока она жива, но после ее смерти… — скорбное, наполненное смыслом молчание было призвано подчеркнуть значимость сказанного, — после ее смерти для Храма вряд ли возможен расклад более удачный, чем другая служительница Маритэ подле короля взамен ушедшей за Грань. За время правления Лотэссы ты должна приблизиться к королевской чете, стать правой рукой королевы, ее соратницей и подругой. Да, да! Не делай такое лицо. Теперь-то я понимаю, откуда в тебе эта плохо скрываемая неприязнь к королевской невесте. Ты должна оставить эти глупости, заслужить ее дружбу и доверие. И тогда, может статься, умирая, Лотэсса сама поручит короля заботам своей верной наперсницы, дабы ты смогла продолжать ее дело.

Нармин обратила внимание, что все речи владычицы подразумевают непременное согласие Лотэссы и короля на жречество будущей королевы Элара. Очевидно, Лавинтия ни на секунду не сомневалась, что избранная не сможет уклониться от предначертанного пути. И как она все просчитала! Молодая жрица чувствовала, что владычица искренне жалеет Лотэссу, но это ничуть не мешало женщине строить планы на время после ее смерти. Впрочем, как раз эта часть плана Нармин полностью устраивала. Не то чтобы она желала смерти возлюбленной Валтора, но и убиваться по Лотэссе Линсар она не станет. Заслужить дружбу будущей королевы — тоже задача не из легких, но ради возможности остаться подле Валтора Нармин пойдет к сопернице в рабыни, не то что в подруги.

— Ну, дитя мое, — Лавинтия оторвала девушку от мыслей, — теперь ты все знаешь и вести себя должна соответствующе. Пока Лотэсса жива, как и каждая жрица Храма, ты должна возлагать на нее все свои помыслы и надежды. Когда же она умрет…

— Что тогда? — холодный властный голос разнесся по чертогу. — Что будет, когда энья Линсар умрет? Я смотрю, у вас далеко идущие планы не только на жизнь моей невесты, но и на ее смерть.

Король стоял у дверей. Он сложил руки на груди, а зеленые глаза, сейчас темные на бледном лице, смотрели на жриц так, что обе захотели оказаться как можно дальше отсюда, даже Нармин, для которой любая возможность видеть Валтора являлась счастьем.

— Ах, ваше величество, — пролепетала владычица, сейчас больше напоминавшая растерянную послушницу. — Возможно, недуг вашей невесты, которая мне не менее дорога, чем вам, обратим. Нет ничего невозможного для светлых богинь! Маритэ может исцелить свою избранницу, — уверенности в голосе прибавлялось с каждым словом. Похоже, Лавинтия, умела убеждать не только других, но и себя.

— Очень надеюсь, что она сможет, — тон короля ничуть не смягчился, а глаза сверкали холодным пламенем. — Вы, строя далеко идущие планы на мою невесту, не удосужились сообщить ни ей, ни мне о том, что ее болезнь смертельна. Вы планировали использовать ее в своих целях, заранее смирившись со скорой кончиной вашей избранной. Я этого не забуду и не прощу. Если Лотэсса Линсар умрет, от вашего Храма не останется и камня на камне, а от вашей веры — даже воспоминания!

В тюрьму Элвир решил сопровождать ведьму лично. Ему крайне важно было самому увидеть необычных узников и попытаться во всем разобраться. Идя за стражником по тюремным коридорам, протектор чувствовал себя неуютно — в первую очередь из-за спутницы. Может, Энлил и не чувствительная юная барышня, но все-таки женщина. Несмотря на тайну происхождения, Торн воспринимал ведьму как даму благородных кровей, утонченную и изысканную. А тюрьма есть тюрьма — грязь, вонь, брань стражников и заключенных. Однако Энлил вела себя так, словно ее ничего не смущает. Не морщилась, не подбирала брезгливо юбки, не отводила глаз, проходя мимо решеток. Ведьма шествовала по темнице с видом королевы, не особо удостаивая вниманием то, что творится вокруг.

Первой решили допросить старуху. Стражник отпер засов и толкнул дверь. Элвир ожидал увидеть худое всклокоченное создание, забившееся в угол и злобно зыркающее оттуда глазами. Вместо этого перед ними предстала плотненькая опрятная старушка со снежно-белыми волосами, убранными в скромную прическу. Прямо добрая бабушка из старых сказок, внука только не хватает или козочки говорящей. Женщина сидела на деревянной лавке, служившей постелью. Она окинула вошедших равнодушным взглядом.

— Мы хотим поговорить с вами, сударыня, — вежливо начал Торн. Особого смысла в церемониях при общении с простолюдинкой, да еще и убийцей, он не видел. Такое обращение являлось скорее данью привычке.

— Пришли, так говорите, — пожала плечами узница.

— Как вас зовут? — он знал, как зовут женщину, но все равно спросил — хотя бы для того, чтобы проверить, как она выглядит, когда говорит правду.

— Влана. Влана Ишен. Пришли допытываться, зачем я эту старую ведьму порешила? — в ее голосе не слышалось страха или подобострастия. Скорее уж, сквозило нечто похожее на презрение.

— Именно за этим, — протектору все меньше хотелось церемониться со странной старухой. — Итак, вы расскажете, почему решили убить соседку?

— Расскажу, отчего бы и нет, — Влана ухмыльнулась, и эта ухмылка на благообразном старческом лице смотрелась чуть ли не жутко. — Бависа та еще гадина была. Всю жизнь. Удивляюсь даже, как я раньше эту стерву за Грань не отправила. Боялась, — узница вздохнула. — И чего боялась, спрашивается? Она же слабая, что твой куренок, из яйца только вылупленный. Посмотрели б вы, как она верещала и задыхалась!

— За что вы ее убили? — не то чтобы Элвира сильно смущали подробности смерти старой женщины, просто сейчас важнее другое.

— За что? — в глазах узницы сверкнул шальной огонек. — Она всю жизнь мою загубила! Когда-то эта дрянь звалась моей подругой. Но даже тогда она обижала, унижала и высмеивала меня. Ее отец был мелким купчишкой, держал лавку в Торговой части, а мой — всего лишь башмачником. Бависа держала меня при себе, как собачонку — то пнет, то кость кинет. А я, дура, все терпела. Я была красивая, Бависа всю жизнь твердила, что я уродина. А потом увела моего жениха…

— Отчего же вы терпели такую подругу? — не выдержав, вмешалась Энлил. — Разве люди не вольны сами выбирать друзей?

— Бависа тогда была первой девицей на нашей улице, все за нею хвостом ходили и слушались — и девки, и парни. Богатая, пригожая, бойкая. Да кто против нее слово скажет, того травили, как кролика собаками. Так вот она все поставить сумела, стервь окаянная. И Руджена моего захомутала и надо мной смеялась еще, что замуж вовек не выйти. И ведь не вышла же, — сказано это было без сожаления, скорее со злостью.