— если это желаемый результат. Все громкие убийства и отравления радиацией, которые попадают в новости, должны быть заслуживающими освещения в печати. Это послание, предупреждение другим, кто может попытаться пойти против истеблишмента.

На каждый экзотический яд, кричащий о тайном вмешательстве правительства, приходятся десятки неудач со здоровьем и обычных несчастных случаев, которые расчищают препятствия на пути могущественных, безжалостных людей… таких, как моя семья.

Это не первое тайное убийство, которое мне приходится планировать.

Изначально я не собирался рассказывать об этом Хлое. Она бы узнала о смерти Брэнсфорда из новостей, как и все остальные, и какие бы подозрения она ни питала в тот момент, они были бы далеко не такими обременительными, как знания, которые она несет сейчас. Но сегодня вечером она пришла ко мне, требуя ответов, и я не мог заставить себя солгать ей. В какой-то степени в этом виновата и моя сестра. Хотя Алина держала рот на замке в отношении Хлои, она почти каждый день приходила ко мне, настаивая на том, что Хлоя имеет право знать, что я планирую, что это должно быть ее решение.

Я категорически не согласен с последним, но я пришел к выводу, что в первом есть некоторые достоинства. Я не хочу, чтобы мой зайчик переживал из-за ее положения, беспокоясь о том, что в любой момент на нашем пороге могут появиться новые убийцы. Не то чтобы они прорвались, но все же сознание того, что кто-то хочет ее смерти, должно давить на нее.

Что ее биологический отец хочет ее смерти.

Нет, это к лучшему, что я ей сказал. Маше нужно как минимум несколько недель, чтобы выполнить свою миссию, и таким образом Хлоя знает, что я позабочусь об этом, и ей не о чем беспокоиться.

Выдвинув свои возражения, она может расслабиться с чистой совестью. Это мое решение, мой грех, а не ее.

Вставая, я улыбаюсь ей, надеясь, что она не видит искривленного голода в моих глазах, темной потребности, которая кипит в моих венах, как свежая лава. "Конечно. Если ты устал, иди спать, зайчик.

Как бы я ни хотел претендовать на нее, сегодня не ночь. Я слишком голоден, слишком близок к краю, и хотя ее раны почти зажили, она все еще далеко не там, где должна быть, чтобы справиться со мной.

Она отступает, словно прочитав мои мысли, но затем ее плечи расправляются, а тонкий подбородок поднимается. — Нет, — твердо говорит она, шагая ко мне из-за стола. — Я не уйду, пока ты не пообещаешь найти еще один из этих «способов».

21

Хлоя

Я знаю, что это плохая идея. Я также знаю, что я не могу быть трусом и улизнуть, как будто он только что не признался мне, что планирует убить человека от моего имени. Ужасный, ужасный человек, но все же мужчина… который оказывается моим биологическим отцом.

Что-то темное мелькает в глазах Николая, когда он смотрит на меня сверху вниз, и я с опозданием замечаю опасную напряженность его челюсти.

— Зайчик… — Его голос — мягкое рычание. "Ты должна идти. В настоящее время. Пока ты еще можешь».

Мое дыхание сбивается, когда осознание того, что он имеет в виду, обрушивается на меня, учащает пульс и парализует мышцы.

Он все еще хочет меня, сильно, но по какой-то причине сдерживается.

Я должна слушать его. Я должна отступать и отступать, пока он дает мне этот шанс. Если я этого не сделаю, это изменит все, положит конец этой вневременной интерлюдии, сократит расстояние между нами, которое держало меня в такой безопасности.

Потому что самая большая опасность для меня не снаружи.

Это здесь.

Это всегда был он.

Я заставляю свои мускулы двигаться, подчиняться безумным командам моего мозга, но с тем же успехом я мог бы жать машину лежа. Все, что я могу сделать, это смотреть на него, во рту пересохло, а сердце колотится, когда пульсирующее напряжение накапливается внизу живота, выпячивая соски и окрашивая мою кожу вихрями тепла.

Я вижу свирепую бурю, назревающую в его глазах, чувствую потрескивание этого электрического заряда в воздухе, но я остаюсь неподвижным, застывшим и немым, идеальной добычей для захвата.

«Хлоя…» Это хрипло произнесенное слово в равной степени является предупреждением и капитуляцией. Медленно, с преувеличенной нежностью, он обхватывает мое лицо обеими руками, жар его широких ладоней обжигает мою замерзшую кожу. Его глаза гипнотического алхимического золота, когда он шепчет: «Мой милый зайчик, все кончено. Ты потеряла последний шанс спастись.

22

Хлоя

Я все еще замираю на месте, когда его губы касаются моих так неотвратимо и яростно, как молния ударяет в дерево на равнине. Шок сотрясает все мое тело, обжигая каждую клеточку на пути.

В его поцелуе нет ни изящества, ни нежности. Он не просит, он берет. С моей головой, обездвиженной между его ладонями, он грабит каждый дюйм моего рта, засасывая меня в водоворот дикого желания, вожделения настолько темного и вулканического, что оно выжигает меня изнутри.

У него вкус коньяка и опасности, как и у всех моих извращенных, тайных желаний. Пьянящий аромат опьяняет меня, чувственные ноты его кедрового и бергамотового одеколона кружат мне голову. Какие бы мысли о сопротивлении у меня ни были, испарились, моя сила воли растворилась, как крупинка сахара в горячем чае. С беспомощным стоном я выгибаюсь к нему, мой живот прижимается к его паху, а мои руки сжимают его бока.

Он полностью тверд, толстая выпуклость в его штанах выступает против моей мягкости, напоминая мне о том, каково это, когда он находится внутри. Воспоминание вызывает одновременно и возбуждение, и трепет — было нелегко принять что-то такого размера. Но и эта мысль вскоре исчезает, сожженная яростным жаром желания, уничтоженная зверским соблазном его беспощадного поцелуя.

Я забываю, где мы. Я забываю обо всем, настолько, что вздрагиваю, когда он отстраняется, чтобы прижать меня к своей груди. Только когда он начинает подниматься по лестнице, преодолевая их по две за раз, моя голова достаточно проясняется, чтобы на долю рационального мышления пришла пора.

Что я делаю? Это не то, что я намеревалась. На самом деле это полная противоположность. Моей целью было поговорить с ним, убедить его не…

С низким рычанием он прижимает меня к стене в коридоре наверху и забирает мой рот, как будто он не может не попробовать меня на вкус всю дорогу до своей комнаты, и я забываю о своих целях. Я забываю, что существую вне этого момента, что есть