Потом настала очередь ванны. Харрис, признаться, несколько робел при мысли о необходимости погрузить брыкающееся и кусающееся тело в притащенное челядью глубокое корыто. Но все прошло довольно безболезненно. Тело погрузилось в дымящуюся воду само. То ли пацан купание все-таки любил, то ли процесс мытья был ему знаком с более ранних и более счастливых времен. Харрис плеснул в лохань из кувшина с пахучим антиблошиным отваром и вручил клиенту мыло:

— Давай три. Я в банщики к тебе не нанимался.

Мальчишка нюхнул зачем-то мыло, сморщился (как будто от самого аромат был лучше), бросил на Харриса злобный взгляд, но тереть себя начал. Вода в корыте тут же почернела.

В дверь стукнули, и внутрь просунулась голова Шейна:

— Так и думал, ты тут, командир, — при виде корыта карие глаза весело блеснули. — Значит, и правда мытье затеяли! Ну ты даешь, старик!

— Чего надо-то? — буркнул Харрис.

— Так ведь ярл наш, Хлад, здравия ему недолгого, всех созывает. Чару казнить прилюдно будет.

Ленлорду стало понятно воодушевление победителей за выходившим во двор окном: свист, улюлюканье и бранные вопли уже некоторое время раздражали слух нарастающей громкостью.

— Ты иди. А я вот тут… занят.

Шейн покачал вихрастой головой:

— Хладу это не понравится.

Харрис пожал плечами:

— Я ему уже не нравлюсь, причем это взаимно.

— Так мне его светлости и передать?

Харрис подобрал с полу что ближе лежало и запустил в Шейнову ухмыляющуюся рожу. Сапог с облупленным носом, из принесенной челядью пары, бухнул в мгновенно закрывшуюся дверь. Воин перевел мрачный взгляд на пацана. Тот выловил со дна корыта утерянный при эффектном появлении Шейна обмылок и сделал вид, что всецело поглощен отскабливанием собственных коленок. Вопли за окном набирали силу: публика выдвигала предложения на тему наиболее оригинального способа предать чарского ярла мучительной смерти. Пока наибольшей популярностью у собрания пользовались «четвертовать гниду!» и «посадить на кол кровопивца!». Харрис притворился глухим. Пацан в импровизированной ванне тоже.

— Как тебя все-таки звать, а? — На ответ Харрис не очень надеялся, но разговор, пусть и с самим собой, помогал скоротать время. Да и от шума во дворе отвлекал. — Ладно, допустим, ты человеческого языка не понимаешь.

Пацан удостоил его хмурого взгляда исподлобья.

— Давай тогда по-простому. Вот я, — Харрис стукнул себя в грудь, — Харрис. А ты? — Он ткнул пальцем в сторону корыта. Чуть подождал. — Понял. Не хочешь — не надо. Я сам тебя окрещу.

Пацан повернулся к нему спиной, принялся демонстративно намыливать живот.

— Три-три, старайся. Я тебе имечко подходящее придумаю, — взгляд «крестителя» заметался по комнате в поисках вдохновения. — Вот, например, Гвоздь.

Мальчишка послал Харрису убийственный взгляд через плечо и ушел под воду. Типа мыло с головы смывать.

— Не нравится. А как насчет… — Харрис принюхался к антиблошиному средству, подождал для приличия, когда мальчишка вынырнет: — Череды?

Пацан фыркнул, будто ему вода в нос попала, стал ожесточенно надраивать спину, где мог достать. У самого глаза — синие щелки, но делает вид, что ему все равно. Делает вид! Харрис с трудом сдержался, чтобы не вскочить с табурета. Точно, малый прикидывается! Все он прекрасно понимает и на азири, и на тан. Только не говорит. Не может? Или не хочет? Ладно, мы ему подыграем. Посмотрим, что у него там с языком. Главное, не перегнуть палку.

Харрис уютно скрестил на груди руки:

— Вижу, тоже не нравится. Ты прав, звучит как-то… по-девчачьи. — Если бы глаза могли убивать, от Харриса осталась бы дымящаяся горка пепла. — Надо что-то попроще, — как ни в чем не бывало, продолжал он. — Может, Щенок? Все-таки в конуре сидел, разговаривать не умеешь.

Мальчишка отложил мытье, уставился на Харриса. В светлых глазах что-то полыхнуло так, что Харрис понял — это та грань, которую переступать нельзя. За окном мужчина орал истошным, по-бабьему тонким голосом. Кажется, все-таки победило четвертование. Харрис сплюнул тягучей горькой слюной на затоптанный пол.

— Ладно, будешь пока ходить безымянным. — Встал, протягивая штопаную, но чистую простыню. — Вылазь давай. Чище уже не станешь.

Когда они вышли из кухонной двери, все было кончено. Победители паковали в мешки последнее, что можно было унести. Кто-то сообразительный прикатил бочку со смолой, туда макали самодельные факелы. Значит, будут жечь. Мальчишка — хоть и неумело, но коротко стриженный, одетый в великоватую одежду сына кухарки или прачки, возможно, уже мертвого, — выглядел еще меньше, чем прежде, и как-то беззащитней, что ли. Может, потому, что стал похож на обычного ребенка. Может, из-за ярко белеющей на шее повязки.

Шейна Харрис нашел греющимся на солнышке у колеса пустой повозки. В углу рта соломинка — зубов-то нет, — на шее трофейная золотая цепь. Рядом — Кент и две женщины. Маленькая, с мышиным личиком и в чепце, видно, Тея. Вторая, помоложе и понаглей, не могла быть никем другим, только Шейновой снохой. На Харрисова спутника компания воззрилась с недоумением — не узнали. Пройдоха Шейн догадался первым, поднял брови:

— Оно?

Ленлорд кивнул, но рядом не присел. Женщины переглянулись, зашептались.

— И куда ты с ним?

— А ты с этими куда? — Харрис перешел на тан, его местные не понимали. Гор-над-четец ухмыльнулся:

— Сноху в Горлице пристрою, если его светлость ленлорд позволит, — парень ткнулся лбом в согнутые колени и покрутил кистью, пародируя светскую галантность. — А у предателя нашего с супружницей в деревеньке поблизости родня есть. За славные деяния его там еще и героем сделают, бард песню сложит. А может, и сложит. Ты вот умный, командир, скажи, как правильно.

Харрис не ответил. Слушал остряка краем уха. «Действительно, куда я с ним? Ну покажу я мальчишку чарским ополченцам, ребятам из других ленов. Только вот надежда на то, что кто-то пацана признает, не слишком велика. Если парнишка действительно тан владеет, он не из местных, и скорей всего, не из простых. Хотя это только подозрение. Чутье.

Ведь я как думал? Снимем с пацана цепь, накормлю, отмою его, перевяжу рану. И все. Все! А теперь вот он, стоит рядом, на расстоянии „вроде с дядей, а вроде — сам по себе“, маленький, меньше моего собственного сына и, наверное, младше. Только детство паренька уже прошло. Прошло в тот миг, когда на него надели ошейник и цепь».

Неожиданно для себя Харрис сказал:

— Я его в Горлицу возьму. Если, конечно, родителей не найдем. Там есть бездетные семьи. Да и по хуторам работники нужны.

Шейн выронил травинку изо рта, присвистнул:

— Да кто ж найденыша возьмет, командир? То ли чарский он, то ли вообще чужак. Да еще и хлипкий, соплей перешибешь. И немой.