— Поскольку тебе надо отрабатывать перчатки и золотые нашивки на воротнике в виде ключиков, ты можешь объявить, что пришел Салтиель из Солалей, его единственный дядя, которому удалось живым выбраться из летательного аппарата, зафрахтованного в Лондоне, где я изучал британские нравы и обычаи, после многих других подобных путешествий, как тех, что совершались посредством локомотива, так и тех, что проходили воздушными или морскими путями, но всегда задачей моей было умножение интересных знакомств и изучение тайн человеческого сердца. Но вот я здесь, у вас, призванный своим племянником, сыном моей души. Я все сказал, а ты теперь исполняй свой долг, служитель!

Консьерж набрал номер, объявил о посетителе, выслушал ответ, положил трубку, изобразил любезную улыбку и поинтересовался, не соблаговолит ли посетитель подняться. Салтиель адмиральским жестом скрестил руки на груди.

— Как только вблизи показался король, высокомерная гадюка вмиг защебетала как канарейка! А я, друг мой, буду кротким с кроткими, но грозным с грозными и львом рыкающим с гиенами! Однако следует — таки иметь сострадание к нижестоящим, так что забудем прошлое. Скажи мне скорее номер его комнаты.

— Номер тридцать семь, месье, но посыльный сейчас проводит вас.

По знаку начальника один из грумов вскочил, и Салтиель с любопытством уставился на красную униформу аккуратно причесанного мальчишки, с золотыми эполетами, сверкающими пуговицами коротенькой курточки и с золотыми галунами на брючинах.

«В таком возрасте уже посыльный! — подумал он. — О, нравы! И одет к тому же как принц Уэльский! И все это добавляется к общим расходам!»

Закусив губу, чтобы не прыснуть со смеху, грум предложил ему следовать за ним. Но в двух метрах от лифта Салтиель остановился, пораженный неожиданной мыслью. Ведь эти прислужники пустят теперь слух, что у знаменитого клиента невоспитанный дядюшка, и, значит, он происходит из неблагородной семьи. Ну что ж, надо показать этим европейцам, что он умеет себя вести и у него тоже есть великосветские манеры.

— Только после вас, — любезно улыбнулся он маленькому посыльному в белых перчатках, который неподвижно стоял возле лифта.

Побагровевший от сдерживаемого смеха грум повиновался, и Салтиель двинулся за ним скользящей воздушной походкой — именно такая казалась ему квинтэссенцией дипломатических манер.

— Возвращайтесь к работе, дитя мое, — сказал он, когда лифт остановился на третьем этаже. — Не стоит труда меня провожать, я найду номер сам. Вот вам десять швейцарских сантимов, можете купить себе на них чего-нибудь вкусненького или отдать их вашей уважаемой матушке, это уж что вам сердце подскажет.

Он был шокирован неблагодарностью маленького негодяя, который даже не сказал спасибо. Что он уж такого сделал, подумаешь, наследник престола, всего-то нажал кнопку этого вертикального локомотива, и все. И какие же этому юному вельможе полагаются чаевые? Согласен, всего два су, но швейцарских, это же две капельки золота!

Однако его возмущение быстро улеглось, он улыбнулся сам себе и мысленно поздравил себя с тем, что избавился от принца Уэльского. Теперь он может спокойно подготовить свой выход и произвести приятное впечатление. Он достал карманное зеркальце и полюбовался собой. Отложной воротничок хорош, безупречно чист и накрахмален. Правильно он утром решил погладить редингот. Красная гвоздика в петлице гармонировала с цветастым жилетом, и к тому же английские министры часто появляются с цветущей бутоньеркой. Он пригладил жидкий хохолок, затем сдвинул шапчонку на одно ухо, потому что как — то заметил, что, когда его племянник был в полной форме, он всегда сдвигал свой красивый цилиндр чуть набок.

— Да, когда шапка слегка набекрень — это как-то более современно, весело и при этом как-то значительно.

Он опустил зеркальце, остановив его на уровне колен. Да, серебряные пряжки с короткими штанами хорошо смотрятся. Вчера вечером Проглот критиковал эти штаны, называл их устаревшими. Зависть, очевидно. Он всегда носил короткие штаны, и не в его возрасте менять стиль одежды. Короче, вид у него был вполне презентабельный. Он, улыбаясь, вздохнул. Кто бы мог подумать, племянник здесь, за дверью, думает о нем, ждет его. Да, надо, как только войдет, расцеловать его и благословить. Он прочистил горло, откашлявшись, и подошел к волнующей его душу двери; старое сердце забилось сильно-сильно, он тихо постучал. Ответа не последовало. Он осмелился постучать сильнее.

Дверь открылась, и Солаль в роскошном халате склонился поцеловать руку Салтиеля. У старика подкосились ноги — этот поцелуй поразил его и он даже не нашелся, что ответить. Он не осмелился обнять и поцеловать племянника — да, тот уже совсем вырос. Солаль смотрел на него, улыбаясь. Для приличия он потер руки одну о другую и спросил, как Соль поживает. Узнав, что тот поживает неплохо, снова потер руки.

— Благодарение Богу. Я тоже поживаю неплохо. Сегодня замечательная погода, — добавил он, помолчав.

Тогда Солаль сжалился и положил конец замешательству дядюшки, расцеловав его в обе так тщательно выбритые щеки. Салтиель тоже расцеловал его, высморкался, пробормотал благословение, оглянулся и весь расцвел.

— Какая прекрасная комната, сынок. Чтоб ты подольше наслаждался в ней жизнью, дорогой мой. Но я вижу, окно открыто, берегись сквозняка, дитя мое, ты знаешь ли, кстати, что, если намазать на ноздри немного ментола в вазелине, это предохраняет от насморка. Ну и как. Соль, все ли в порядке в политике? Ты доволен разными нациями?

— Они ведут себя хорошо, — серьезно ответил Солаль.

После этих слов воцарилось молчание, и Салтиель не решился его прервать. Соль, должно быть, держит в голове множество важных мыслей и готовит сейчас какую-нибудь сложную речь. Он решил оставить его в покое на какое-то время, чтобы не сбить с мысли. Он сложил руки и присмирел, следуя взглядом за племянником, который шагал из угла в угол. Какой же Соль высокий! Кто бы мог подумать, что он держал его на коленях в день обрезания! Был маленький малыш, который плакал, а теперь — хозяин наций, властелин общественного мнения. Благодарение Господу, он знал, что делает! Да, тут все понятно. А что он мало говорит — так это у него голова занята речью или каким-нибудь решением, от которого зависит судьба нескольких стран. Подумать только, решение примет он, а этот злосчастный англичанин, якобы начальник Соля, всем станет направо и налево рассказывать, что это его идея, и ему достанутся все лавры. Это «зам» перед «Генеральный секретарь» для него как кость в горле, никак ее не проглотить. Ну вот какого черта этот англичанин не уйдет уже в отставку и не уступит место действительно способному человеку? Конечно, он не желает смерти бесполезному англичанину, но если Богу было бы угодно наградить его каким-нибудь ревматизмом, который вынудил бы его уйти в отставку, что делать, такова воля Всевышнего.

— Дядюшка, идти мне или не идти на ужин к этим Дэмам сегодня вечером? Решайте.

— Что я могу сказать тебе, сын мой? Я не компетентен в этом вопросе. Если тебе это доставит удовольствие, конечно, иди.