Такое любопытное расщепление (или диссоциация) между ощущениями и осознаванием ощущений возможно только из‑за того, что репрезентации и метарепрезентации занимают разные зоны мозга, а потому могут повреждаться (или выживать) независимо друг от друга, по крайней мере у человека. (У обезьяны может развиться фантомная конечность, но никогда синдром Антона или истерический паралич). Даже у нормальных людей гипнотическое внушение может вызывать такие диссоциации (так называемый феномен «тайного наблюдателя»), что подводит нас к интригующим вопросам, например: «Можно ли с помощью гипноза устранить отрицание слепоты при синдроме Антона или продемонстрировать форму „слепозрения“, внушив слепоту зрячему человеку?».

Оборотная сторона всего этого состоит в том, что если у нас есть метарепрезентации сенсорных репрезентаций значит, у нас также есть и метарепрезентации моторных навыков и таких команд, как «прощальный взмах, рукой», «забивание гвоздя в стену» или «расчесывание волос», которые в основном производятся при содействии надкраевой извилины левого полушария (рядом с виском). Повреждение этой структуры приводит к расстройству, называемому идеомоторной апраксией[68]. Больные не парализованы, но если попросить их «имитировать» забивание гвоздя в стол, они сожмут кулак и ударят об стол. (Это не подражание: они не могут точно имитировать это действие, взяв в руку воображаемый молоток, как это сделал бы здоровый человек.) А если попросить пациентку имитировать расчесывание волос, она начинает барабанить кулаком по голове, несмотря на то что она понимает инструкцию и совершенно разумна в остальных аспектах поведения. Левая надкраевая извилина нужна для реконструкции воображаемого образа (явная метарепрезентация), намерения и сложного моторно-визуально-проприоцептивного «узла», который необходим, чтобы это выполнить. То, что репрезентация движения сама по себе не находится в надкраевой извилине, показывает тот факт что если вы действительно дадите пациенту молоток и гвоздь, он чаще всего без труда выполнит задание. Вероятно, реальный молоток и гвоздь играют роль «опоры», а значит, ему не нужно вызывать из воображения всю метарепрезентацию. (Я заметил, что некоторым из этих пациентов трудно даже посмотреть или указать на предмет, на который обращают их внимание, как будто их ощущение «преднамеренности» — «умышленности» до некоторой степени скомпрометировано.)

Чтобы совершать преднамеренные действия, человек должен осознавать — то есть предчувствовать — все последствия действия и стремиться к ним, как говорил оксфордский философ Энтони Кенни. (Например, если кто‑то настаивает на том, чтобы вы подписали документ под дулом пистолета, вы предчувствуете подписание, но не хотите этого делать.) Я полагаю, что предчувствие и осознавание частично располагаются в надкраевой извилине, а стремление требует дополнительного участия поясной извилины и других лимбических «эмоциональных» структур. Ощущение свободы, связанное с активностью этих структур, может быть вошедшей в поговорку морковкой на конце палки, которая подталкивает вашего внутреннего ослика к действию.

Шимпанзе, как и человек, может подойти и схватить плитку шоколада, но только человек может предвидеть долгосрочные последствия и удержится от этого, потому что соблюдает диету. (Любопытно, что пациенты с поражением лобных долей не могут удерживаться от такого действия; можно сказать, что они не способны к свободному «не буду». Я был бы очень удивлен, если бы человек с поражением лобных долей смог держать диету.) Пациентам с апраксией воображения и идеомоторной апраксией крайне сложно выносить суждения о преднамеренности поведения других людей. Из них получились бы ужасные судьи или преступные адвокаты. Потребуется немало времени, прежде чем мы сможем проводить сканирование мозга, чтобы определить, виновен ли подсудимый, подозреваемый в предумышленном убийстве, или его преступление было непреднамеренным (что приведет к возникновению таких новых областей науки, как нейроюриспруденция и нейрокриминология).

Теперь я должен завершать свое повествование. Как говорилось в главе 1, в мою задачу не входило представить исчерпывающий обзор наших знаний о мозге. Тем не менее надеюсь, что мне удалось передать чувство восторга, которое я и мои коллеги испытываем всякий раз, когда пытаемся разобраться в одной из этих проблем, будь то синестезия, истерия, фантомные конечности, свобода воли, «слепое зрение», синдром «игнорирования» или любой другой из тех синдромов, о которых я упоминал. Изучая эти странные случаи, нейрофизиологи могут приступить к ответам на некоторые из амбициозных вопросов, занимающих умы людей испокон века: что есть свобода воли; что такое образ тела; почему мы краснеем; что такое искусство; что такое «Я»; кто я есть — вопросы, до недавнего времени бывшие областью философии.

Отсутствие инициативы является более необходимым для благополучия и выживания человеческой расы. Это так же справедливо сегодня, как и в прошлые времена. Вспомним, что политика, колониализм, империализм и войны также возникли в человеческом мозгу.

Я в одиночестве стою на морском берегу и задумываюсь, Передо мной несутся волны, горы молекул, каждая упрямо делает свое дело, их триллионы, но вместе они создают белые буруны прибоя.

Многие века назад другие глаза могли видеть рокочущие валы, обрушивающиеся на берег, как и сейчас. Зачем и кого они забавляли на мертвой, безжизненной планете? Без устали, терзаемые огромной энергией, расточаемой солнцем в космосе, они катят морские волны. А на дне моря все молекулы воспроизводят друг друга, пока не возникает новая сложная форма. Они творят других, как себя, и начинается новый танец. Увеличиваясь в размере и сложности, живые формы, массы атомов, ДНК, протеины творят нечто еще более замысловатое. Выйдя из колыбели на сушу, здесь стоят атомы с сознанием, любознательная материя стоит у моря, восхищаясь — Я, вселенная атомов и атом во вселенной.

Ричард Фейнман

1. Hirstein, Ramachandran, 1997; Ellis, Young, Ouale, De Pauw, 1997.

2. Ramachandran, Hirstein, 1998; Ramachandran, Rogers‑Ramachandran, Stewart, 1992, Melzack, 1992. Эти работы вдохновили на эксперименты по фантомным конечностям, в том числе и новаторские физиологические исследования Майка Мерзениха, Патрика Уолла, Джона Кааса, Тима Понса, Эда Тауба и Майка Колфорда. Дополнительные доказательства гипотезы «преобразования карты мозга» были получены от людей, которые подвергались разным видам сенсорной депривации[69]

Мы столкнулись с двумя пациентами, перенесшими ампутацию ног, которые получали ощущения фантомных конечностей от гениталий Один пожилой господин рассказал нам, что от пениса к ноге перешли даже эротические ощущения, поэтому его оргазм был «гораздо сильнее, чем обычно» (Ramachandran, Blakeslee, 1998). По-видимому, некоторые незначительные перекрестные соединения, существующие даже в норме, могли бы объяснить, почему ноги часто считают эрогенной зоной и почему у нас существует фетишизм в отношении ног. Анатомическому толкованию мы предпочитаем надуманную фрейдистскую теорию о том, что ноги стали фетишем, потому что они имеют сходство с пенисом.