мое колебание и слегка согнул колени, чтобы снизить свой большой рост, чтобы посмотреть мне в глаза. — Еще раз, как тебя зовут, дорогая?

— Козима, — пробормотала я, глядя куда угодно, только не в эти глаза, настолько похожие на глаза его сына, но я никогда не видела, чтобы Александр был теплым и добрым.

Его рот скривился. — Это трудно произносимое имя для старого британца. У тебя есть другие имена?

— Рут, — сказала я ему, съежившись, потому что у каждого из моих братьев и сестер было английское имя от нашего отца-ирландца, но мое было самым уродливым. «Козима Рут».

— Рути, — сказал Ноэль с улыбкой. — Новое имя для новой британки.

Я нахмурилась, прежде чем смогла сдержаться. Я не была британцем и не хотела, чтобы меня называли «Рути». Это было уродливое имя для некрасивой, кроткой девушки.

Я хотела остаться Козимой. Уникальная и красивая, любящая и тщеславная. Я не хотела терять ни на йоту свою индивидуальность, даже по отношению к единственному мужчине, который когда-либо проявлял ко мне хоть какую-то доброту за пределами моей собственной семьи, и странно бдительному боссу мафии дома.

Прежде чем я успела открыть рот, чтобы возразить, он тихонько засмеялся и отвернулся ко второму залу.

— Пойдем, — сказал он так, что это походило на команду, хотя его тон был легким. — Проходи, я тебя научу.

Я последовала за ним в укромное убежище, где в камине, достаточно большом, чтобы с комфортом поместилась группа стоящих мужчин, потрескивал бушующий огонь. Перед пламенем стоял небольшой стол, красивое красное дерево шахматной доски на вершине светилось теплым светом.

Слуга появился из тени, чтобы выдвинуть для меня старинный стул, поэтому я села, пока Ноэль налил две рюмки виски и сел.

— Ну, есть много теорий и философий о шахматах, дорогая девочка, — начал Ноэль, проводя пальцами по фигурам на доске и выпрямляя их с навязчивым принуждением, пока они не выровнялись идеально. — Но одно просто, это игра на выживание, пример ментального дарвинизма во всей красе. Цель состоит не в том, чтобы быть самым умным человеком на доске, а в том, чтобы быть самым хитрым.

— Это хорошо. Я не особо умная, — пробормотала я, с ужасом уставившись на доску.

Ноэль уставился на меня, его глаза сузились, а пальцы погладили подбородок, как современный философ, наблюдающий за своим предметом. — Хотя, возможно, и нет, это еще предстоит определить. А теперь сядь и слушай.

Он объяснил лишь несколько мгновений, кратко изложив ход каждой фигуры, что я должна ходить первой, потому что мои фигуры белые, а его черные, и что победитель игры получит благо.

Я понятия не имела, чего Ноэль мог от меня хотеть, но было бесконечное количество возможностей, если бы я получила такой подарок.

Прежде всего, телефонный звонок моей семье.

Я так усердно слушала его инструкции, что мои уши напряглись и зазвенели. Мое колено подпрыгнуло от чрезмерного беспокойства, когда я сделала свой первый ход, толкнув пешку на середину доски. По мере того, как мы продвигались по игре, и Ноэль захватывал каждую из моих пешек, я чувствовала определенное родство с этими ограниченными, легко жертвуемыми фигурами.

Моя жизнь была заложена моим отцом, замученным, чтобы спасти самых важных людей в моей жизни, тех, кто мог обрести лучшее будущее, чем когда-либо было у меня.

Я просто надеялась, с каждой каплей сломленного оптимизма в моем сердце, что моя жертва позволит им добраться до другой стороны доски, превратиться в любого человека, которого они хотят, несмотря на болезненные реалии их генезиса.

Я лениво и бесплодно гадала, кем я могу стать в конце этого испытания.

Пока я играла с Ноэлем, мне было легко представить себе другую жизнь, жизнь с отцом, который будет учить меня шахматам в детстве, который дарит мне щедрые подарки из своих экзотических путешествий, просто чтобы побаловать меня, и с отцом, который будет целовать меня перед сном каждую ночь, передавая мятный запах изо рта.

Я задавалась вопросом, насколько другой я была бы, если бы состав моей личности был устроен иначе, и я была бы измененной женщиной.

Может быть, один из них подходит для прозвища «Рути».

— Мат, — сказал Ноэль, ставя свою ладью рядом с моим королем. — Если ты хочешь выйти из него, то должна пожертвовать последней пешкой.

Я была привязана к моему последнему оставшемуся в живых маленькому солдату, но я делала так, как он учил.

Он взял мою пешку быстрыми, ловкими пальцами, с таким явным ликованием в движении, что казалось, будто они прыгнули через доску.

— Мат, — сказал он снова, на этот раз используя своего слона, чтобы загнать меня в угол. — Ты можешь взять его своим конем, а я возьму его своей пешкой.

Я с горечью следовала его логике, чувствуя на языке поражение. Мое сердце билось слишком быстро, заливая тело адреналином, которому некуда было деваться.

Я задрожала на своем месте, когда он сказал: —Снова мат.

Он преследовал меня, охотился за мной через доску, как большая кошка, играющая со своей едой. Это был жестокий и необычный обман, особенно когда он был так добр ко мне в тот день.

Прежде чем я успела его расспросить, полуоткрытая дверь в комнату хлопнула о стену, и в дверном проеме появился высокий, темноволосый и необыкновенно злой мужчина.

Я бесчисленное количество раз видела опасных, страшных мужчин, но никогда так близко и никогда их гнев не был полностью сосредоточен на мне.

Было видно, что Александр злится на меня. Его гнев витал в воздухе, как помехи перед бурей. Мое тело покрылось мурашками, и мое и без того неустойчивое сердце начало бешено колотиться в груди.

— Александр, хорошо, что ты присоединился к нам, — любезно сказал Ноэль.

Моя голова повернулась, чтобы поглазеть на его самообладание. Была ли я единственным существом в доме с инстинктом бежать перед бурей?

Александр не говорил. Вместо этого он сделал несколько крадущихся шагов вперед, его походка была похожа на напряженные мускулы. Только когда он остановился в нескольких футах от стола, свет от костра упал на его лицо, и я увидела в его чертах ярость.

В его ярости не было огня, не было гейзера выкрикиваемых проклятий и страстных восклицаний, как у любого из членов моей семьи или ограниченных друзей.

Только холод, такой абсолютный, что исходил от него, как сухой лед.

Мой перепуганный мозг пытался найти причину его безумия, хотя бы для того, чтобы я могла вооружиться надуманным оправданием, но ничего не вышло.

Я была с отцом этого человека, играя в шахматы.