Таким образом сразу после Февральской революции начался уже распад и развал фронта? Не постепенно?

Развал начался сразу, как только вышел Приказ номер Первый, который разрушил дисциплину.

А новое правительство, которое было установлено, пользовалось ли популярностью среди офицерства и среди солдат? К Керенскому как относились?

Чрезвычайно отрицательно, исключений не было, насколько мне известно. Может быть, на первые несколько дней было положительное отношение к нему, но как только этот приказ вышел… Дело в том, что каждый, кто был на военной службе и занимал хоть какую-то, хоть маленькую командную должность, великолепно понимал, что воевать без дисциплины невозможно. И так как Керенский был ответственен… Автором приказа был Соколов, но Керенский был премьер-министр, так что ответственность за этот приказ полностью лежит на нем.

Среди военных – генералов, командующего состава – кто пользовался особой популярностью и любовью?

Корнилов.

Какие у вас остались воспоминания о том, что называется Корниловским выступлением, Корниловскими днями? Какой отклик это нашло у вас лично и у тех, кто были вместе с вами?

Вот это, я вам скажу, осталось в моей памяти с чрезвычайной яркостью. Авиационный отряд, где я служил, находился только в нескольких верстах за фронтом, в Радзивиллове, на Юго-западном фронте. Нас все время перемещали, это было и в момент революции. Мы ничего не знали еще о выступлении Корнилова, но я помню, в это время уже масса солдат других частей, не только авиационных – а в Радзивиллове тыловые расположения были – уже никто не отдавал чести. Наши собственные солдаты, моего отряда, отдавали честь более или менее украдкой, а постановление было никакой части не отдавать. Ходили в страшно распущенном виде: в растрепанных шинелях, в нечищеных сапогах, вид был уже совсем не воинский у них. Утром я вышел, мне нужно было пройти некоторое расстояние пешком от того места, где было наше управление отрядом, и вдруг я вижу, что подавляющее большинство солдат, которых я встречал, были как-то более прилично застегнуты и почти все без исключения отдавали честь. Я остановил одного унтер-офицера, которого я знал, и спрашиваю: «В чем дело?». Он говорит: «Порядок будет. Корнилов, главнокомандующий, издал приказ, что нужно навести порядок. Вот теперь, может быть, будет дело». Ну, после этого произошло то, что мы знаем – Керенский повернул против Корнилова, что было, по нашему глубокому убеждению, предательством. И, насколько я знаю, почти без исключения все, кто были в это время на военной службе, с кем бы я ни разговаривал потом в эмиграции или в те времена, они все считали, что Керенский погубил армию и погубил Россию.

А в течение лета 1917 года продолжались еще боевые действия? Ваш отряд нормально работал как военная единица? Вы вылетали, было снабжение?

Да. Авиационные отряды работали нормально, потому что это были солдаты-специалисты, за исключением обозных, но их было сравнительно немного, мы знали каждого в лицо. Но пехота разложилась, а нам приходилось вести разведку тоже, и мы видели, что делалось, как отходили самовольно, и как попытка Керенского к наступлению рухнула несмотря на то, что мы имели колоссальное количественное преимущество на тех участках фронта, которые мне были знакомы. И в смысле снабжения – мы были полностью снабжены к началу революции.

Вопрос, который не связан непосредственно с революцией, но мне просто интересно ваше мнение относительно русской авиации того времени и авиации немецкой и австро-венгерской. Если сопоставить самолеты, летчиков, технику, знания, где был перевес?

Авиация как раз была в этом смысле исключением в сравнении с остальной армией. Количественное преимущество всей армии, главным образом пехоты, было определенно на нашей стороне. Авиация же была гораздо количественно слабее, чем германская и комбинированная австро-германская. Тем не менее, мы вполне успешно выполняли, принимая во внимание нашу численность, те задания, которые нам были поручены и, насколько возможно, истребительная авиация не пропускала разведчиков и бомбардировщиков несмотря на то, что на каждый отряд был назначен большой участок фронта, приходилось очень много летать. Когда была хорошая погода, мы возвращались только набирать газолин и – опять на дежурство вдоль фронта. И делали свое дело. Нам не препятствовали до большевистского переворота.

А на каких аппаратах вы летали? Это были французские аппараты?

В истребительной авиации были французские аппараты. Было небольшое количество французских аппаратов, построенных в России на заводе «Дукс» («Dux») по французским чертежам и лицензии. Было некоторое количество английских, но очень мало – «Сопвичи» были. Было несколько отрядов разведывательных, снабженных пленными немецкими аппаратами очень высокого качества, с более надежными моторами. Но истребители у нас были исключительно на Юго-западном фронте, французские, главным образом, «Ньюпоры» и несколько «СПАДов» было.

Французские аппараты были хуже немецких?

Я бы этого не сказал. Они были более управляемые, они были легче и лучше набирали высоту. По скорости некоторые уступали немецким, но немецкие были более тяжелыми. Всегда преимущество у того, кто выше, чтобы нападать сверху. Даже если у вас меньше скорость, когда вы идете на снижение, можно почти до любой скорости дойти. Я бы предпочел сражаться на французском «Ньюпоре», чем на немецком «Роланде», который был с мотором «Опель» – гораздо более сильным мотором, но тяжелый, с водяным охлаждением и не столь поворотливый в воздухе для боевых действий. Мы были вполне довольны нашим снабжением. Наши разведывательные аппараты были слабее, гораздо более тихоходные и становились сравнительно легкой жертвой для немецких истребителей, но я с точки зрения истребителя говорю, что мы были вполне довольны нашими «Ньюпорами» и «СПАДами».

Я читал про создание в то время Сикорским самолета «Илья Муромец». Мне было интересно, они летали? Что вы помните?

Они летали очень мало. Они были очень тихоходные. Сикорский был пионером многомоторных аэропланов, он первой в мире построил четырехмоторный аэроплан. Но в смысле боевом они были только предшественниками того, что имеется сейчас в этой области. Это было детство многомоторных аэропланов, и они сравнительно мало принимали участие в войне.

Сейчас мы вернемся от авиации на фронт. Когда в первая раз вы заметили большевицкую пропаганду среди солдат, офицеров или, может, у вас остались воспоминания о пропагандистах, которые приезжали в отряды? Что они говорили, как они говорили, о чем они говорили, и как их встречала солдатская и офицерская масса?

У нас было впечатление такое, что большевики всегда присылали откуда-то этих пропагандистов. Из тех солдат, с которыми приходилось все время иметь дело, мне лично никогда не пришлось встречать настоящих большевиков. Появлялись люди, одетые в солдатскую форму, но всегда из какой-то другой части. Возможно, что это просто были профессиональные агитаторы, которые одевались солдатами и посылались для пропаганды. Главным образом апеллировали они к солдатской массе тем, что вот теперь больше войны не нужно, что пролетарии всех стран соединяйтесь, что то же самое произойдет у противника, что нужно кончать войну и возвращаться домой делить землю помещичью, потому что каждому будет участок, помещиков больше не будет, нужно истребить всех. И, вообще, теперь вы хозяева и грабьте то, что у вас награбили. И все позволено – можете совершенно безнаказанно убивать офицеров, которые вас ведут на бой. Если вы их не убьете, то вас убьют немцы, а если вы убьете своих офицеров, то вы можете идти домой и забирать землю, имущество. Вот, говорит, у этого офицера у вашего, смотрите, какая теплая шуба, а ты ходишь в тонкой солдатской шинели. Отдай ему свою шинель, забери шубу. Будет сопротивляться – убей его, наказания не будет.