На часах было пол третьего…

На полу валялась скомканная майка. Надела её. Смущаясь, потрогала саднящее место между ног, удивившись тому, что крови нигде на теле нет и я сухая и чистая, и, натянув шортики, найденные на полу возле окна, вышла из комнаты.

В темном доме я уже давно легко ориентировалась — иногда ночами приходилось для Алика приносить что-нибудь, например, бывало, что мальчик просил молока, и я спускалась в кухню, грела в микроволновке и несла стакан.

В кухне тоже было темно. На ощупь дошла до чайника, потрогала его, ища кнопку включения и, нажав, решила постоять у окна, пока закипает.

Встала сбоку, чуть отодвинув в сторону штору, вгляделась в едва освещаемое тонким серпом луны пространство. Не так я хотела бы провести эту ночь. А как? Хотелось бы, чтобы он был рядом, целовал, обнимал, чтобы я для него что-то значила! Хотелось нежности его, каких-то слов… Признаний… Хотелось быть нужной этому мужчине. Потому что он был нужен мне. Это было трудно осознать и принять, ведь мы с Антоном знакомы совсем недавно, но я уже не могла представить себе, как уйду из его дома! Я боялась даже думать о том, что очень скоро наступит осень, бабушка или мама заберут Алика, и Антон Радулов больше не будет нуждаться в няньке для сына! Представилось, как я с чемоданом ухожу отсюда — одинокая, несчастная, с разбитым сердцем…

В тишине комнаты мой неожиданный всхлип прозвучал оглушительно громко. Почему-то вдруг подумалось, что кто-нибудь мог меня услышать! Я испуганно обернулась. Чужое присутствие почувствовала очень поздно, наверное, в тот момент, когда человек появился за спиной. И тут же сильные руки обхватили и уткнули носом в горячую мужскую грудь! Антон! Его запах я не могла бы спутать ни с чьим!

— Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь? — спросил и в его голосе я явно слышала беспокойство! А мне уже было хорошо! Всё, что напридумывала себе, всё, что обижало и расстраивало, исчезло, испарилось, и следа не оставив. Подумалось, что я, глупая, не увидев его, не поговорив, уже сделала выводы, заранее определив для себя, что все плохо… А теперь он рядом! Теперь он обнимает меня и большего счастья мне не нужно! — Агния?

Антон попытался отодвинуться, чтобы заглянуть мне в лицо, но я только плотнее прижалась к нему, обвивая руками талию. И мне не было видно, конечно, но почему-то мне казалось, что Антон улыбается!

Чайник, закипев, отключился, громко щелкнув, а мы все стояли и стояли, крепко обнявшись, у окна в темной кухне и не было на свете человека, счастливее меня!

Антон

Она не проснулась ни тогда, когда я вытирал ее тело влажным полотенцем, смоченным теплой водой, ни тогда, когда, постояв под струями контрастного душа, я вернулся в комнату снова. Долго не мог заставить себя уйти — сидел рядом со спящей девушкой и думал.

Как это всё невовремя! Как не к месту мои странные чувства к ней… Я о другом думать должен! И уходить пора… Но вот, едва освещаемая теплым желтым светом единственного в комнате ночника, передо мной спит, свернувшись калачиком на кровати, удивительная девушка, которая только что по-настоящему, искренне, с нескрываемой страстью отдавалась мне. Невинная девушка, почему-то выбравшая меня. И я снова, как в первый вечер нашего знакомства, не могу насмотреться на нее — такая красивая, такая чистая… И теперь уже моя. И не могу оторваться от нее! Не могу просто встать и уйти — тянусь к ней, легонько касаюсь пухлых, мною исцелованных губ, убираю со щеки выбившуюся из косы прядку волос. И снова хочу ее. Еще больше, чем до этого!

Убеждаю себя, что я не изверг какой-то там, что могу потерпеть, что ее нельзя трогать — внутри девочки рана, которую я ей нанес… Но физическое желание к ней не ослабевает — меня, как настоящего извращенца, возбуждает воспоминание о ее крови на моем члене! И чувство собственника, первобытное желание заклеймить, закрепить ее принадлежность мне, не отпускает!

Убеждаю себя, что у меня еще будет на это время, что она от меня никуда теперь не денется, и… все равно не могу уйти!

Легкий стук в дверь становится спасением. Но, прежде чем выйти, поправляю на ней одеяло, едва сдерживаясь, чтобы напоследок не отогнуть его край и не взглянуть на обнаженную девушку. Надо же, даже стук ее не разбудил! Мелькает мысль, что мог ведь и повредить ей что-то! Порвать мог! Но, вроде бы, визуально всё в порядке, впрочем, вполне возможны порывы внутренние… Ее бы к врачу. Решаю, что утром отвезу обязательно и все-таки выхожу из комнаты.

В коридоре, прислонившись спиной к стене напротив двери стоит улыбающийся Свят. Я осторожно прикрываю дверь и только потом шагаю к нему. Молча обнимаемся, жмем руки и так же молча, не сговариваясь, идем вниз в гостиную. В темноте устраиваемся в креслах возле маленького журнального столика, и он говорит:

— Да, брат, неплохо тебя девчонка зацепила — так к ней спешил, что мимо меня, в беседке тебя полночи прождавшего, пролетел и не заметил!

Обсуждать Агнию и наши с нею отношения даже со Святом я не намерен и он, конечно, правильно понимает мое молчание, тут же исправляется:

— Я пошутил, Антон. Извини!

— Глупые шутки, Свят. Но я все равно рад тебя, засранца, видеть! У меня сейчас совсем времени нет, но мы обязательно твое освобождение отметим, брат. Вот Дикого вытащу и посидим.

— Да я все понимаю! Ты че, Антон? Я ж чего ждал тебя? Хотел узнать, как пацан, какие шансы, что делать будем.

И да, конечно, я привык решать проблемы сам. И, естественно, жизнь научила принимать сложные решения, находить выход из трудных ситуаций, но слышать от друга вот эту фразу "что делать будем?" — это… приятно. Он готов разделить мои проблемы, решать их вместе со мной. И я уверен, дело не только в благодарности за то, что я сделал для его сына, для него самого, когда на суде за него свидетельствовал, когда тренировал его, когда потом, единственный, ездил к нему в тот поселок, где Свят жил на поселении. Просто он, как и я, считает мои проблемы и своими тоже. И готов на многое, чтобы их решить. И это дорогого стоит!

Рассказываю о Захаре. Как есть, не приукрашивая. Излагаю факты, а сам ужасаюсь тому, насколько хреново всё это выглядит. Некоторое время Свят молчит, обдумывая ситуацию, потом осторожно говорит:

— Антон, пойми меня правильно. Подумай. Если всё настолько плохо, как ты обрисовал, то, может, нет смысла квартиру продавать? У тебя сын есть. Ему твое жилье пригодится еще. Я знаю, знаю! Знаю, что ты сказать хочешь — я и темноте твой убийственный взгляд чувствую! Я знаю, что этот пацан для тебя значит и что ты для него сделал! Но тебе ж сказали, что шансов почти никаких! Смысл сейчас за бесценок толкать квартиру в Москве! Подожди, посмотри, как он восстанавливаться будет! Будут шансы, будет результат — продашь, а может, к тому моменту мы деньги как-нибудь по-другому найдем! Найди мне соперника, я готов выйти на ринг. Подеремся, пусть не так много поднимем, но все-таки… Просто не руби с плеча, подумай!

И я, действительно, пытаюсь думать. Пытаюсь заставить себя смоделировать ситуацию так, как ее представляет Свят. Но… почему-то перед глазами появляется та картинка, которую видел сегодня утром. Безжизненное, неподвижное тело моего парня, которым я так гордился там, на ринге, прикрытое серой больничной простынкой. И две пары глаз, меня провожающих… Глаз, полных надежды на меня одного! И потом эта девочка, Вероника… Как она шла вслед за мной к взятой напрокат машине… Как просила побыстрее найти денег, как отцу звонила и плакала, потому что он отказал… Она-то говорила, что нельзя откладывать, что нужно как можно быстрее его куда-то везти, что чем больше времени проходит после операции, тем шансов меньше! Прокручиваю это в памяти и принимаю решение, сразу же испытав облегчение. А бои… Игорь сказал, что Свят форму-то подрастерял в тюрьме, пока он ещё восстановится…