– Работа,- пожал плечами Станислав.- Я был там, куда не достает связь через личный видео.

– Снова тайны…

– Завидуешь? - Томах вынул из окна доставки на кухне бокал с дымящимся соком, принес в гостиную и стал,-не торопясь, пить мелкими глотками.- Я был у пограничников, на периферии. Если хочешь, переходи к нам на работу, у тебя тоже появятся тайны.

– Кем? - невесело засмеялся Филипп,- Экспертом?

– Можешь и экспертом, но лучше инспектором на оперативную работу отдела.

Филипп перестал улыбаться и недоверчиво посмотрел в карие, спокойные глаза Томаха, в которых время от времени мелькали иронические или насмешливые огоньки.

– Шутишь?

– Абсолютно серьезно.

Филипп подумал, отобрал пустой бокал у друга и сел напротив, расставив ноги.

– Выкладывай, что у вас там случилось.

Томах испытывающе посмотрел на него.

– Разве по мне заметно, что у нас что-то случилось?

– В общем-то… нет, но я… чувствую.

Томах слегка нахмурился, все еще рассматривая Филиппа, потом отвернулся и пошел на кухню за следующим бокалом.

– Ты мне не ответил на предложение,- сказал он оттуда.

– Ты тоже - на мой вопрос.

Томах появился в проеме двери, на ходу прихлебывая тоник из запотевшего бокала.

– Умер эфаналитик Василий Богданов, брат Никиты.

– Брат Богда… Как умер?

– От умственного и нервного перенапряжения. Работал в паре с "Умником", вот как ты со своим вычислителем, решал какую-то футур-задачу… Через два часа его нашли мертвым с эмканом на голове. А "Умник" ничего не помнит. Такой вот фокус. Но это наши заботы.- Томах сделал ударение на слове "наши".- Хотя в скором времени они могут стать и твоими. Я понимаю, мое предложение для тебя неожиданно, поэтому не торопись с ответом. Все взвесь и проанализируй. Позволю заметить, что не каждого приглашают работать в Управление, а тем более в отдел безопасности. И еще: УАСС - это организация, для работы в которой необходимо иметь призвание, а работа требует столько сил, умения, желания, самоотдачи, дисциплины, жизни, наконец, что упаси тебя бог согласиться и не выдержать! Не помню, кто сказал, что работа без нравственного оправдания - бессмыслица ийи того хуже, жестокая необходимость, но знаю, что сказано это о спасателях и безопасниках. Если хочешь, для меня работа безопасника - призвание. Вот когда ты сможешь так сказать про свою - неважно, будешь ли ты конструктором или спортивным деятелем,- тогда я возьму свое предложение назад. А пока думай. Согласен?

Филипп качнул головой.

– А что мне остается? Ты прав, в последнее время я не нахожу удовлетворения в своей конструкторской работе, только едва ли когда-нибудь…

Томах протестующе поднял руку.

– Я же сказал, не спеши, время покажет.

Филипп задумался, вертя в руках пустой бокал. Томах принялся разглядывать комнату, отмечая новые штрихи в интерьере, появившиеся с тех пор, как он был здесь в последний раз. Он встал с дивана, прошел к панели домашнего координатора и в нише под стенным виомом увидел миниатюрный видеопласт: горы, язык ледника, снежное поле и в черной пасти пещеры женщина в сияющем белом платье. Аларика.

Станислав некоторое время рассматривал лицо женщины и вернулся к дивану.

– Откуда это у тебя?

– Что?.. Она мне сама подарила.

– Вот как? Интересно!

Филипп остановился напротив друга и через силу, не глядя на него, спросил:

– Ты знал Сергея Реброва?

– Кто же его не знал?

– А почему не сказал мне, что он погиб?

– Зачем? Разве это что-нибудь изменило?

Филипп угрюмо посмотрел в глаза Станислава.

– Думаю, изменило.

– Ну, а я так не думаю. И коль уж зашел разговор, ответь мне: ты что же, всерьез решил наверстать упущенное? Не поздно?

Филипп вспыхнул, увидя в словах инспектора скрытый и неприятный подтекст. Но сдержался.

– Не надо так, Слава, Ты же не знаешь…

– Э-э, брат, шалишь! Я все о тебе знаю, даже то, чего ты сам о себе не знаешь. Что касается Аларики… Зря ты все это затеял. Слишком хорошо я знаю их жизнь. И любовь. Не зная тебя так, как знаю, я бы подумал, что у тебя. взыграло самолюбие, но не могло же оно молчать столько лет? Ты же абсолютно ничего не знал об Аларике, так? И не пытался узнать, хотя меня это всегда поражало. Что же изменилось? Случайная встреча всколыхнула омут былых чувств? А смерть Сергея развязала руки?

Филипп потемнел, сжимая кулаки. Станислав с любопытством смотрел на него снизу вверх, сплетя пальцы на животе.

– Не нравится? Что ж, иначе не могу. Мне было больно за вас обоих пять лет назад, хотя я уже тогда знал Сергея Реброва. Но не причиняй новой боли Аларике, она этого не заслужила.

– Постараюсь,- глухо ответил Филипп.- Ты со мной так никогда раньше не разговаривал.

– Потому что, по-моему, ты был счастлив. Ну, или будем говорить иначе, был уверен в правильности своей линии жизни.

– А сейчас- не уверен?

– Сейчас нет. Это меня и пугает, и радует. И если все объясняется толькй влиянием Аларики - это плохо.

– Разве? - Филипп опустился на диван. - Хотя ты прав, плохо. В последнее время со мной что-то непонятное творится. Понимаешь… и Ребров отмечает… и сам я чувствую, иногда словно срываюсь, будто не срабатывает что-то внутри, какой-то выключатель в нервной системе. И тогда я либо теряюсь в обстановке: затормаживаются реакций, уходит точность движений - в игре это особенно заметно - или, наоборот, переоцениваю свои возможности; бываю грубым и злым… а это уже, сам понимаешь, явный перебор.

– Еще какой, - согласился Томах. - Один мудрец говорил: "Недобор ближе к умеренности, чем перебор. Второй оправдывается гораздо труднее"'. Тебе надо поменять режим работы, хотя бы на время, можно также пройти курс гипноиндукционного внушения, хотя гипнопрофилактика и терапия прописываются обычно слабо* М. Монтень. нервным натурам. Кстати, у меня появилась идея: ты бывал когданибудь на СПАСах?

– СПАС? А-а… эти - станции аварийных…- пробормотал Филипп, гадая, кого Станислав подразумевает под "слабонервными натурами".

– СПАС - это станция приема аварийных сигналов.

– Не приходилось.

– Я тебе устрою экскурсию, не пожалеешь.

– Ты думаешь, мне это необходимо?

– Уверен - для смены впечатлений и проверки собственного терпения. Начну знакомить тебя со спецификой работы спасателей. Тем более что тебе придется поработать у нас.

По лицу Филиппа скользнула тень.

– Это называется вербовкой.