До столицы мы добрались без происшествий, тряслись по дорогам день и ночь практически без остановок, длившихся едва ли десять-пятнадцать минут. Лошади, как оказалось, принадлежали то ли государственной, то ли частной компании, и их каждый раз заменяли на станциях, расположенных вдоль тракта. Глазеть в окно — единственное развлечение, но мне довольно быстро наскучило однообразие, так что, пожалуй, самым примечательным стала проверка документов на въезде в столицу.

Я вышла и подала стражнику паспорт — металлическую пластинку с выгравированным на ней моим именем.

— Леди Дарс, с возвращением в столицу.

— Благодарю.

Я хотела вернуться в экипаж, но стражник меня остановил:

— Леди, будьте любезны закончить процедуру подтверждения имени.

— Ой, простите. Я не так часто выезжаю, — я сжала пластинку, и она мягко засветилась.

— Всё в порядке.

— Господин офицер, моя няня плохо себя чувствует, она уже в возрасте, и ей будет тяжело. Не могли бы вы подойти к экипажу и не заставлять её выходить?

— Без проблем, леди.

Страж подошёл, вежливо поклонился.

Обменявшись с ним парой любезностей, няня сжала в руке свою пластинку. Мягкий свет подтвердил принадлежность документа.

Страж зацепился взглядом за странный свёрток. Кокон из плаща и пледа, мало того, что был достаточно большим, чтобы в нём поместился человек, так ещё и едва заметно подрагивал в такт дыханию.

— Что это?

Полностью согласна. У жрицы нет документов. Рассчитывая на статус дочери барона, я надеялась, что экипаж не станут досматривать слишком тщательно. Я говорила спрятаться под сидение!

Кокон зашевелился, наружу высунулась обнажённая рука, затем жрица откинула мешавший ей угол ткани, показала лицо. Страж не успел ничего сказать, она приложила палец к губам, а затем снизу свёртка выпрыгнул Сахарок.

— Тишина Лета, — поперхнулся страж, с благоговением глядя на единорога.

Сахарок выгнул шею и посмотрел на меня, будто призывал поучиться у стражника, как надо обращаться с мифическими созданиями. Я фыркнула, и оленёнок, непримиримо стукнув копытцем, запрыгнул на руки к окончательно освободившейся из тканевого пледа жрицы.

Страж низко поклонился и пропустил нас вперёд со всем почтением.

Я почувствовала себя немного глупо — оказывается, единорог сам себе и документ. Жрица утешающе улыбнулась, в её взгляде мелькнула мягкая насмешка, но пренебрежения не было.

Я выглянула в окно:

— Мы подъезжаем?

— Да, — согласилась няня. — Ещё совсем немного.

Немного заняло больше двух часов. По столице мы тащились со скоростью черепах, но я этому обрадовалась, несмотря на усталость, всё же провести двое суток в качающейся коробке было крайне утомительно. За окном наконец-то стало интересно! Я рассматривала аккуратные одноэтажные дома, чистые улицы, витрины магазинов, вывески, приглядывалась к горожанам. Я предполагала, что на окраине живут бедняки, но ничего подобного. Возможно, люди и не богаты, но их одежда была в полном порядке, никаких дыр, заплат. Никто не позволял себе неряшливый вид. Я не увидела ни одного нищего с протянутой рукой, ни одного босоногого ребёнка.

Столица производила очень приятное впечатление, но я не спешила судить. Порядок в главном городе совсем не означает, что порядок царит во всей стране.

— О, идея! — подпрыгнула я.

— Барышня? — няня настолько удивилась, что растеряла свой обычный безразличный вид.

Я быстро поднялась, встала на сидение на колени, перегнулась через спинку и открыла стоящий в багажном отсеке сундук, извлекла заляпанное черникой мамино платье.

— Мне нужно срочно переодеться.

— Барышня, неприлично показываться в грязном, — нахмурилась няня.

— Неприлично не обеспечивать дочь, — отрезала я и решительно разделась.

Няня охнула, отвернулась и даже лицо руками закрыла. Я без капли стеснения оставалась перед ней и жрицей в одном белье, включавшим, кстати, нижнюю сорочку, так что голой я себя не чувствовала. Я свернула платье, в котором ехала. За двое суток оно потеряло свежесть, да и я сама давно мечтала о тёплой ванне или хотя бы быстром душе. Убрав платье в сундук, я захлопнула крышку, развернула «черничное» платье, полюбовалась пятнами.

Экипаж остановился.

— Прибыли, — слабым голосом сказала няня.

Я нырнула в «черничное» платье, и няня без малейшей просьбы с моей стороны, помогла мне справиться с пуговицами, одёрнуть юбки и затянуть пояс. К счастью, к нам никто не рвался, я действительно опасалась, что меня застанут в неподобающем виде.

Снаружи раздались голоса:

— Г-герцог?

Хм?

— Вас что-то удивляет, барон?

Барон — это отце? А голос герцога знакомый, очень знакомый. Мой пациент?! Но… Если моё возвращение в столицу связано с ним, то это означает одно — парень бросился устраивать мои дела сразу же, как только вернулся, ни часа промедления.

Почему?!

— Н-нет, герцог. Прошу…

— Нет необходимости. Я прибыл поприветствовать свою невесту.

Ничего не понимаю… Когда он уходил, он явно прощался. Почему он передумал? Или он прощался, чтоб проверить, буду ли я просить о помощи?

— Герцог, зачем же утруждаться? — на последнем слове барон практически взвизгнул. — К тому же моя дочь совершенно не готова достойно встретить вас. Я уже рассказывал, что она страдает умственным расстройством.

Я изнутри открыла дверцу экипажа и выбралась наружу.

Барон выглядел ровно так, как помнила Милимая. Высокий, крепко сбитый, широкоплечий. Тёмные волосы пышной волной зачёсаны назад. Мили отец пугал, он всегда возвышался над ней, и хотя он ни разу её не ударил, она не могла перестать думать о кулаках, которые он сжимал, когда злился. Мне барон тоже показался пугающим, но не из-за физической силы, а из-за ненависти, промелькнувшей в брошенном на меня взгляде. Этот человек определённо не примет моё возвращение. Хватит ли у него ума уступить герцогу?

Барон был точно такой, как раньше, чего нельзя сказать о парне.

Герцог, раз уж я теперь знаю его статус, стоял с поистине королевской выправкой. Прямая спина, плечи расправлены, голова высоко поднята. Но больше всего меня поразило выражение его лица — отстранённо-холодное, высокомерно-презрительное.

— Я страдаю умственным расстройством, отец?

Ха, прекрасное объяснение изменениям в моём характере! Я поправилась и вернула ясность ума.

— Вот! — воскликнул барон. — Герцог, вы видите это? Пожалуйста, простите её. Дочь, немедленно приветствуй герцога, как подобает!