– На днях, ища, где поставить автомотор, мы проходили мимо одного кафе на Сент-Николас-стрит, – сказала леди Хардкасл.

– Я его знаю, – подхватила мисс Коудл. – Оно вполне подойдет. Вы можете еще раз угостить меня обедом, хотя кухня там будет отнюдь не такая роскошная, как в прошлый раз. Там нам, скорее всего, подадут всего лишь запеченную и приправленную рубленую печенку, морковь и картофельное пюре.

– Звучит отлично, – похвалила леди Хардкасл. – А что скажешь ты, Армстронг?

– Чудно, – более или менее убедительно ответствовала я.

Мы свернули на Сент-Николас-стрит и зашли в кафе. Оно было небольшим, но, похоже, популярным, и там можно было спокойно обсудить наши дела. Как и предсказывала мисс Коудл, наиболее удобоваримым блюдом в меню была запеченная рубленая печень с картофельным пюре. Однако без моркови.

– Итак, мисс Коудл, излагайте, – сказала леди Хардкасл, когда мы заказали обед. – Какими такими пакостями занимается Хинкли?

– Прежде чем мы перейдем к Хинкли, мне необходимо кому-то излить свою досаду по поводу этого чертова блокнота с записями Кристиана, черт бы его побрал. И единственные, кому я могу поплакаться в жилетку, это вы.

– Ах, вот оно что, – откликнулась леди Хардкасл. – Стало быть, расшифровка буксует?

– Да нет, сам текст стал вполне понятен, после того как вы раскусили его шифр и код. Приходится тратить время, но в основном записи читаются без проблем. Мне тошно не от процесса расшифровки, а от того, что в записях Кристиана царят хаос и раздрай. Начиная читать, я полагала или хотя бы надеялась, что в них есть хоть какая-то система. Каждый сюжет отдельно, вы меня понимаете? Но наш Кристиан был не таков, о, нет. Его записи – это поток сознания. Он записывал все мысли, приходившие ему на ум, и в том порядке, в котором они его посещали. Ни намека на структуру, просто мешанина, и все. С начальной стадии расследования истории про жену Крейна мы перескакиваем к каким-то рассуждениям о способах игры в карты и проигранных деньгах, затем сразу же упоминается Хинкли. И везде полно разрозненных предложений, смысл которых вообще невозможно уяснить. Вряд ли мы получим полную картину хотя бы одного из его расследований, пока я не дойду до конца этого беспорядочного попурри, но даже тогда это будет похоже на складывание этих новомодных картинок-головоломок. Притом в темноте и при отсутствии некоторых кусков.

– Похоже, вы проделали немалую работу, – заметила леди Хардкасл. – Мы уже знали, что Брукфилда, вероятно, хотел убрать Крейн, а теперь у вас есть что-то и на Хинкли…

– Да, – перебила мисс Коудл. – Но пока у меня есть лишь часть этой истории, поэтому-то я и не хочу делать что-то такое, что могло бы его вспугнуть. По мнению Брукфилда, в истории с недвижимостью на Томас-стрит есть что-то сомнительное, но я пока не смогла установить что. На полях он несколько раз, не прибегая к стенографии, написал слово «совет», притом это относится не только к тем страницам, которые я уже расшифровала, и интуиция подсказывает мне, что он, возможно, раскопал сведения о каких-то темных делах в городском совете.

– Вам следовало бы быть осторожной и не использовать слово «интуиция» перед кем попало, – заметила я. – А то кое-кто может подумать, что Крейн и Хинкли правы насчет женских мозгов.

– Ох уж эти надутые идиоты и их дурацкие теории по поводу моего мозга, – сказала она.

– Как вы думаете, случаен ли тот факт, что речь опять идет о Томас-стрит? – спросила я. – Ведь поджог тоже был устроен именно на Томас-стрит.

– Думаю, Кристиан сунул свой нос в эти дела просто потому, что строительство должно было вестись там, где жил он сам, и, очевидно, что-то в истории с этой сделкой показалось ему неблаговидным. Иногда он видел заговоры там, где их нет, но он куда чаще оказывался прав, чем неправ.

– Вы восхищались им, не так ли? – предположила леди Хардкасл.

– Да, очень. Он был честен и принципиален. Хороший человек. Я часто предлагала ему пойти в политику и вычистить гниль изнутри, но он только смеялся.

– А как насчет вас самой? – осведомилась я. – Вы когда-нибудь думали о том, чтобы выставить свою кандидатуру на выборах в городской совет?

– Кто? Я? – мисс Коудл рассмеялась. – Ну, уж нет. Работая пером, я могу добиться куда большего, чем играясь в политику.

Принесли еду, и разговор перешел на другую тему.

– Как прошел ваш визит в тюрьму? – поинтересовалась мисс Коудл, проглотив очередной кусок рубленой печенки.

– Он навеял на меня печаль, как бывает, когда навещаешь тех, кто томится в тюрьмах, – ответила леди Хардкасл. – Мисс Уоррел совсем пала духом. Судя по ее виду, она плохо спит. И, похоже, совсем не ест.

– Я думала, в тюрьмах суфражетки часто объявляют голодовки.

– Да, они прибегают к таким приемам, чтобы бросить вызов. Но тут дело обстоит иначе. Мисс Уоррел определенно утратила волю к борьбе. А руководство движения суфражеток, кажется, умыло руки, так что от них она не получила бы ни поддержки, ни похвалы, если бы даже уморила себя голодом. За нее борются только ее подруги из местного отделения их союза.

– Как вы думаете, это она подожгла магазин?

– Нет, я так не думаю, – отвечала леди Хардкасл. – Перед знакомством с ней я была готова рассматривать любой вариант, но теперь я уверена – она невиновна.

– Тогда я удвою свои усилия по расшифровке путаницы Брукфилда, – сказала мисс Коудл. – Я убеждена, ответ находится где-то там. Наверняка.

* * *

После ужина мы сидели в гостиной, попивая бренди и разглядывая нашу доску. Дина Коудл снабдила леди Хардкасл фотокарточкой покойного Кристиана Брукфилда, и на ее основе моя хозяйка сделала чудесный набросок, который поместила в центр паутины связей. Теперь, когда мы познакомились с Лиззи Уоррел, она смогла нарисовать и ее, но она изобразила Лиззи улыбающейся, веселой, а не бледной, печальной и отчаявшейся, какой мы видели ее в мрачной камере тюрьмы.

– А вот и Редверс Хинкли, – сказала она, приколов к доске последний из сделанных сегодня рисунков и соединив его линиями с изображением Брукфилда и листком с надписью «Томас-стрит».

– Так какой расклад сейчас? – спросила я.

– Я бы сказала, что моя уверенность в невиновности Лиззи Уоррел крепнет с каждым днем. Я знаю, на интуицию мы стараемся не ссылаться, но и без шестого чувства вполне очевидно, что в отношении нее подозрений меньше всего. Начнем хотя бы с того, что в момент ее ареста никто не знал, что в пожаре погиб человек. Если бы магазин подожгла она и сделала это от имени ЖСПС, она бы сразу взяла ответственность на себя и вопила бы лозунги суфражеток, когда ее тащили к тюремной карете. А узнав о гибели Брукфилда, она бы наверняка вся извелась от сознания своей вины и угрызений совести. Лично я ничего такого за ней не заметила, а ты?

– Я тоже, – согласилась я. Я видела страх и безнадежность, но не чувство вины.

– Тогда мы обе уверены, что она наименее подозрительна. Теперь возьмем двоих остальных. У Крейна есть мотив, но он, судя по всему, бесхребетен. Посмотрим, что о его передвижениях скажет инспектор Сандерленд. А Хинкли… Он скользкий, напыщенный идиот, но это еще не считается преступлением, несмотря на все те письма, которые я написала депутату парламента от нашего округа. Он утверждает, что в ночь, когда был совершен поджог, он якобы допоздна задержался на работе. Это, конечно, еще ничего не значит, к тому же довольно легко проверить, так это или нет. Но мы пока не знаем, какой у него мог быть мотив, потому что нам неизвестно, что именно Брукфилд сумел на него накопать.