Михас лежал среди разорванных тел, весь в крови, зажимая огромную рану на животе, но он был ещё жив.

– Михас, держись. Держись, мой отважный воин! Ты меня слышишь? – я приподняла голову юного вольфгара, заглядывая в его тускнеющие глаза.

«Человеческая кровь придает нам силы!» – мелькнули недавние слова Алишера. А кровь из моей раны лилась рекой!

– Пей, мы ещё не сдаемся, – Я накрыла его собой так, чтобы моя кровь проливалась не зря. Только вот темнота начала сгущаться. Даже боль притупилась, потому что тело онемело, стало для меня слишком тяжелым и неудобным. Я словно летела по какому-то туннелю, и мне очень хотелось спать.

….Но эти тысячи молоточков, противно колотящих у меня в голове, все же разбудили меня! Только веки подниматься не хотели, слишком резким был свет. …Свет!!! Память! Бой!

Я открыла глаза и подскочила одновременно, но тут же застонала от тупой боли, а потом от слабости рухнула обратно. Послышался какой-то шорох. Странно, это место казалось мне знакомым и незнакомым в одночасье! И тут я поняла, что свод надо мной это потолок зала совета, а по бокам от меня висят полотна, словно отгораживающая ширма.

– А, Тара! Очнулась?

– Лекарь Мэтью! Бой, …он окончен? – прошептала я, пугаясь собственного голоса.

– Слава небесам! Эта страшная ночь миновала, и мы выстояли! Сейчас сжигают тела дигонов и убитых воинов. Наши ряды сильно поредели, много раненых, но орда дигонов разбита. Теперь их частичные остатки укрылись в подземных лабиринтах. А здесь мы устроили лазарет, врачуем людей и вольфгаров. – Тяжело вздохнув, ответил мне измученный, с перевязанной головой, выпачканный кровью, Мэт.

– Мальчик, вольфгар, Михас? – с замирающим сердцем выдавила я.

– Тот, с кем тебя принесли? Он жив, но очень слаб, рана слишком тяжелая. Я зашил его, вольфгары в этом смысле выносливы.

– Но в этом случае он бы умер, если бы кое-кто не постарался! – перебивая лекаря, произнес бодрый, такой знакомый глубокий вольфгарский баритон. Моё сердце снова забилось, трепещущей пойманной чайкой!

– Там тебя спрашивали, Мэт, – кивнул он лекарю, и перевел на меня ожидающий, едкий, что-то скрывающий в своей глубине, взгляд.

– Вижу, ты сдержал слово, ты выжил, Камиль, – сама не знаю, почему разулыбалась я, невзирая на боль.

– А вот, ты, Тара, я смотрю, старалась плохо, но уже спасибо за то, что не пришлось сжигать твой труп вместе с остальными! – стараясь казаться строгим, проговорил Камиль.

– Неужели расстроился б?

Глаза вольфгара резко взметнулись, сверкнув недовольством, но он, почему-то, …промолчал. А я лежала и размышляла, что хуже: его молчание или его невысказанный ответ?

– Как Михас? – прервала я повисшую тишину.

– Лучше чем ты. Он …не задает дурацких вопросов! Лекарь сказал, что жить будет, хотя для человека такая рана была бы смертельной. Ты опять раздаешь свою кровь! Но что странно, в этот раз Алишер даже облегченно вздохнул. Кажется, его это начинает устраивать. Только теперь я попрошу тебя, Тара – не делай больше этого! Ясно? Нет, по твоим глазам я вижу, что ничего тебе не ясно! Другие вольфгары просто убьют тебя, если ты дашь даже во имя спасения кому-либо из них свою кровь.

– Но ты-то меня не убил, и Михасу это видимо помогло, тем более что он меня не кусал.

Камиль проигнорировал мои аргументы на счет себя, решив продолжить свой разговор, как ни в чем, ни бывало:

– В этом бою Михас стал настоящим мужчиной. Когда я нашел вас там …обоих, – Он отвел взгляд, и на миг я уловила, что что-то тревожное мелькнуло в этих загадочных глазах. – Вот видишь, мы всё-таки выстояли, благодаря союзу! – уже веселее бросил Камиль, как всегда встряхнув кудрями. – Алишер оказался прав!

– А он как? Много вольфгаров погибло?

– Достаточно, чтобы их чтили выжившие. Алишер ранен, но не серьезно.

– Помоги мне подняться! – начала возиться я, пытаясь встать так, чтобы не вскрикнуть от боли. На меня уставилось удивленное вольфгарское лицо:

– Зачем?! Мэт зашил тебе плечо, я сам видел, у тебя глубокая рана, тебе нельзя вставать! – Камиль даже не пошевелился.

– А я всё равно встану, – упрямо процедила я сквозь зубы, всё-таки поднимаясь, стараясь не дышать, чтобы обмануть боль. – Хочу увидеть Михаса!

Камиль подхватил меня, пока я не грохнулась:

– Тебя нужно было назвать не чайкой, а ослом! Как кстати на древнем это переводиться?

– Ты хочешь сказать ослихой?! – сузила я глаза.

– Хочу сказать, что наверняка ты быстро поправишься! – отрезал Камиль, но всё же понес меня на руках.

– Смотри, братец, кого это я тебе принес, – демонстративно и вызывающе произнес он, опуская меня рядом с лежащим Михасом, – еду! – черные глаза Камиля дерзко сверкнули.

«Несносный вольфгарский характер!»

– Пусть старается, сколько влезет, я не поддамся на его провокацию, – улыбаясь Михасу, вслух произнесла я. – Привет, милый! – я погладила его по лбу, убирая темную прядь. – Рада, что ты жив. Спасибо, что сражался рядом со мной.

– Спасибо, что не оставила меня, – прошептал бледный мальчик, стараясь улыбнуться в ответ.

– Теперь никто не скажет, что вольфгары не отчаянные храбрецы, – проговорила я, когда Камиль отнес меня на моё место. – Вы искусные воины, и …мне бы не хотелось, чтобы когда-нибудь своё мастерство вы снова обернули против моего народа.

Он снова промолчал, отводя взгляд. «Почему он молчит там, где должен быть очевиден ответ?!! Почему он не успокоит меня? Но, в принципе, …почему он должен это делать?». Я мысленно сникла.

– Выздоравливай, Тара! – кивнул он и вышел. А у меня перед глазами всплыло видение: низко склоненное надо мной лицо Камиля, его целующие губы и такие теплые ладони. …Было ли это со мной наяву или мне это всё только привиделось? Только как бы там ни было – забывать не хотелось!

Через несколько дней, благодаря стараниям Мэта и чудодейственным бальзамам, но больше всего, наверное, благодаря моему чудовищному упрямству, выздоравливать лежа я категорично отказывалась – я брела к своему дому. Камиль больше так и не заходил. Михас тоже исчез из лазарета, вольфгары забрали его к себе. Слышала, они ещё находились в Криленде. А несколько минут назад, я встретила одного из старейшин и он, выражая свою скорбь, сообщил мне только сейчас, что Линда и Скиф погибли.

Теперь я осиротела полностью, потеряв и своих опекунов, единственных людей, которые были близки мне на протяжении стольких лет. Несмотря на свою суровость, они отдавали мне всё что знали и умели, заботились, оберегали. …Тяжесть на сердце лишь усилилась, меня душили слёзы, но я не плакала.

Нужно было радоваться, что большинство выжило, что мы отстояли Криленд, слава о нашей победе прокатилась далеко за его пределы, но какая-то темная тень всё ж омрачала мои наступившие рассветы и закаты.