Google обнародовала некоторые из запросов на удаление ссылок, полученных после судебной победы испанца. Итальянка попросила, чтобы в результатах поиска по ее имени не появлялась статья более чем десятилетней давности об убийстве ее мужа. Латвийский активист, пострадавший во время акции протеста, просил исключить из результатов поиска по его имени статью об этой акции. «Осужденный за преступление небольшой тяжести» более десяти лет назад немецкий учитель тоже просил изъять из результатов поиска сообщение о своем судебном процессе. В Google решили, что право на забвение в отношении отдельного лица важнее, чем «общественная значимость предмета»[131]. Все эти запросы восхитительны сами по себе, но должны ли определять общественную значимость предмета алгоритмы Google (или ее юристы)?

В 1890-х годах, ратуя за «право на неприкосновенность частной жизни», звезды юриспруденции Сэмюел Уоррен и Луис Брэндис особенно акцентировали фундаментальное право собственности частного лица на свою личность[132]. Кто захочет, чтобы без его ведома на всеобщее обозрение попало компрометирующее фото? Идея заключалась в том, чтобы силой закона заставить людей относиться друг к другу по-человечески. Законодательно закрепленное «право на неприкосновенность частной жизни» должно было охранять достоинство, а не способствовать развитию свободного общества[133]. В то время считалось, что неограниченные свободы ведут к тирании масс. Свобода была плохой штукой.

Два профессора права – Пол Шварц из Калифорнийского университета в Беркли и Карл Николаус Пайфер из Кёльнского университета – написали интересную статью о том, насколько идеи неприкосновенности частной жизни и личности могут (или не могут) служить для нас судебной защитой[134]. Они приводят в качестве примера две книги. Первая – «откровенные» мемуары популярной американской авторессы, в которых она рассказывает о страданиях в связи с вагинальными болями и их последствиями для своего физического и психического здоровья, а также отношений с бывшим бойфрендом. Имя бойфренда в мемуарах не называлось, его личные характеристики изменены, но мужчина утверждал, что все его друзья и деловые партнеры знали об этой связи, поэтому детальные описания секса причинили ему «глубокие моральные страдания» и нанесли «серьезный ущерб его репутации»[135]. Судья согласился с тем, что мужчина был узнаваем и показан в достаточно неприглядном свете, но счел, что общественная польза от воспоминаний важнее, чем нанесенный истцу вред. Самым важным аргументом был тот, что на основе приведенных в книге деталей идентифицировать этого человека мог только очень узкий круг людей. Другая книга была издана в Германии. Это был автобиографический роман, в котором содержались прозрачные намеки на бывшую любовницу автора и ее мать. Хотя роману было предпослано традиционное предупреждение о том, что «все персонажи – плод воображения автора», немецкий судья пришел к выводу, что любой знакомый бывшей любовницы и ее матери мог узнать их в персонажах книги[136]. В этом случае суд решил, что нарушены были лишь права экс-любовницы, поскольку ее сексуальная жизнь явно является частной, тогда как манера общения ее матери является уже общеизвестной. Право на неприкосновенность личной жизни защитило экс-любовницу от выставления ее сексуальных предпочтений на потеху публики. Тираж книги был уничтожен.

В ситуации с моими знакомыми, запостившими скриншоты с сайта знакомств в Facebook, подобные судебные решения выглядели бы едва ли не архаизмом. Давайте допустим, что скриншоты были подлинными. И как судья должен был бы сопоставлять значимость права на неприкосновенность частной жизни и права на индивидуальность? Презюмируется ли частный характер чата на сайте знакомств? Насколько важное значение могло бы иметь затемнение имени и фото человека, пославшего нежелательное сообщение?

Я рассказываю об этих судебных разбирательствах еще и потому, что критически важную роль в таких процессах играет сопоставление общественной значимости и личного ущерба. Геометрически прогрессирующий объем социальных данных предоставляет, очевидно, беспрецедентные возможности. Где грань, за которой вред для отдельного лица становится более значимым, чем общественная польза? Хотите ли вы отказаться от возможности видеть, как потенциальный объект знакомства редактировал свой профайл, только потому, что подобная информация может случайно или злонамеренно попасть к его знакомым или коллегам и повредить его репутации? По мере того как все большие объемы информации перерабатываются в целях поддержки решений в практически любых областях человеческой жизни, наличие более совершенных механизмов оценки подобных альтернатив становится настоятельной необходимостью.

Как заметил ученый и видный писатель-фантаст Дэвид Брин, кажется, будто все хотят приватности для себя и открытости для тех, с кем взаимодействуют. Но это несовместимые вещи. А поскольку приватность является иллюзией, нам следует привыкать к большей открытости. И хорошим началом для этого станет большая открытость по отношению к друзьям.

Кого знаете вы, кого знают они и кому вы доверяете?

Узнакомого моего знакомого есть знакомая молодая женщина, назовем ее Ребекка Дэвис. Не так давно в интернете с ней связался представитель кадрового агентства и предложил рассмотреть возможность перехода на новую работу. Рекрутёру понравился профайл Ребекки в LinkedIn – растущий молодой специалист в области маркетинга с положительными отзывами коллег, в том числе по периоду стажировки в одной из самых авторитетных компаний Силиконовой долины. Однако ситуация была несколько щекотливой: дело в том, что Ребекки на самом деле не существует. Наш приятель придумал ее, чтобы посмотреть, насколько трудно обзавестись вымышленной личностью в интернете[138].