– А почему не по-угорийски?

– Знаешь, – конек на мгновение задумался, – кто-нибудь другой тебе бы сказал, что бог ветра понимает только этот древний язык. А я скажу: понятия не имею. Почему-то так лучше выходит. По-моему, язык не божественнее любого другого. Можешь, кстати, поэкспериментировать на досуге и с другими языками. Когда тебе общение с острым колющим предметом светить не будет.

– Значит, представить место, позвать ветер и открыть дверь? – уточнил Виан. – Колдовство какое-то!

– Балда ты, – ответил конек. – Колдовство! Все У тебя колдовство. Ты, когда про печь самобеглую думал, колдовством это не считал!

– То – наука!

– И это наука, только другая. Думаешь, она вся одинаковая? Или что считать звезды – это наука, печи складывать – ремесло, а огонь мыслью зажигать – колдовство? И вообще – помни про кол.

– Ладно-ладно, убедил, – согласился Виан.

– Да, вот еще. Предмет выбирай так, чтоб возле него посвободней было. А то шагнешь в дверь, да прямо рожей в стену. Или в ров.

– Не хотелось бы, – хмыкнул Виан.

– Сил это отнимает очень много, – продолжал между тем конек, – поэтому сразу на многое не замахивайся. Давай-ка для начала до Умчи доберемся. Помнишь, как там что выглядит?

Виан старательно попытался вспомнить и в очередной раз убедился, насколько трудно представить в подробностях даже что-то знакомое и на первый взгляд простое.

– Ну, вспомнил? – поторопил его конек. – Давай, быстро собирай пожитки, да и отправляемся. Пойдешь первым, а я сразу за тобой. Ежели все будет в порядке, сегодня заночуем уже в Угорий – я там недалеко от границы симпатичный постоялый двор помню.

– А если не будет? – с сомнением спросил Виан.

– А тогда тебе и кол уже не страшен, – ободрил парня горбунок.

Виан мысленно воззвал ко всем знакомым богам, осенил себя знаком Пастха и напрягся, представляя себе кривую иву прямо возле умчинского брода. Ива колебалась перед мысленным взором и никак не хотела обретать окончательных очертаний.

– Это как в стрельбе из самострела, – подсказал конек. – Старайся быстрее нужный образ создать. Чем дольше целишься, тем хуже.

Виан перевел дух и попытался еще раз. И в момент, когда образ скрюченного дерева мелькнул в сознании, одними губами прошептал «вейат» и, вообразив ручку двери – деревянную, гнутую, чуть шероховатую, – дернул ее. И открыл глаза.

Прямо перед ним в воздухе висел голубоватый светящийся контур размером примерно с дверь. Виан вновь осенил себя перечеркнутым кругом и, зажмурившись, шагнул вперед.

М-да, не стоило забывать, что ива растет на самом берегу Умчи. Виановы ноги почти по колено погрузились в воду, от неожиданности показавшуюся обжигающе ледяной. Парень вскрикнул и, оступившись на камне, плюхнулся в речку задом. Крик застрял в глотке – от холода перехватило дыхание. Стуча зубами и мысленно ругаясь, Виан кое-как поднялся на ноги и, спотыкаясь, выбрался на берег.

– Да-а, – протянул конек, который, оказывается, уже стоял на берегу, – хорошо, что все вещи у меня – хоть сушить не придется. Как самочувствие?

– Отвратительно, – выдавил Виан, ничком падая на траву.

Чувствовал он себя действительно ужасно: его бил озноб, а руки и ноги онемели, словно после долгой и тяжелой работы. И холодная вода явно не была тому первопричиной, хотя, вероятно, усугубила эффект. Конек сочувственно покачал головой.

– Эк тебя разобрало! Вот видишь, какое это нелегкое дело? А ты еще хотел на мне ехать!

Виан со стоном повернулся на спину и уставился в чистое голубое небо.

– И что, это всегда так? – проговорил он.

– Со временем привыкнешь, – отозвался горбунок. – Но удовольствие сомнительное. Что поделаешь – за все надо платить! Ладно, время есть – отдохни, на солнышке погрейся часок – оно уже встанет скоро.

Виан скосил глаза к восходу и увидел золотой край светила, осторожно выглядывающий из-за зубчатого забора леса.

Они отдохнули на бережку Умчи, благо наступивший день благоприятствовал подобному времяпрепровождению. А затем отправились искать подходящий постоялый двор, где Виан искренне надеялся поспать на какой никакой, а кровати и поесть пищи, приготовленной не им самим и не в лесу на костре. Поиски этого оплота цивилизации подстегивало то, что, несмотря на солнечное и теплое утро, с полудня небо затянуло и стал накрапывать дождик. Погода словно дала Виану чуть-чуть продышаться и восстановить силы, а теперь подгоняла: хватит, дескать, бока греть, время на исходе!

– Ну что, – сказал горбунок, когда вместо корчмы они оказались на сеновале какого-то зажиточного селянина, – не худший вариант. И крыша не протекает, – одобрительно добавил он. – Крепко живут, молодцы. Вот попомни мои слова: в корчме бы тебе всю ночь на рожу капало!

– Сам же говорил: «Помню постоялый двор хороший!» – отозвался Виан, снимая рубаху и раскладывая ее сушиться. – Да тебе-то в самом деле что – так и так на охапке соломы спишь.

Парень хоть и отдохнул у реки и немножко развеялся дорогой, но все еще не до конца пришел в себя после открывания Двери.

– Это потому, что ты свой ум еще не развил, – пояснил конек в ответ на его жалобы. – Всякая часть тела, которая какую-либо работу совершает, упражнения требует.

– Как это? – спросил Виан, разлегшись на соломе.

– Ну посмотри сам: вот если ты каждый день по дюжине полторы перекладов по лесам-полям отмахиваешь, сильно ты утомишься, ежели в соседнюю деревню сбегать понадобится? А если ты перед этим две седмицы на лавке да на печке проваляешься?

– Ну так, конечно, тяжело будет: ноги-то обленятся!

– Вот именно. Но ум бывает ленивым точно так же, как и ноги с руками. Более того, у большинства людей он именно такой. А чтобы к силам природы обращаться, ум нужен деятельный и сильный.

– И как же его упражнять? – спросил парень. – Не бревно же головой поднимать!

– Тогда ты и сам не умнее бревна будешь, – отрезал горбунок. – Ум развивать надо умными мыслями и специальными упражнениями. Читать больше, что другие люди пишут, и учиться сравнивать с тем, что сам знаешь. Это называется – анализировать. Учиться отсекать ненужное, оставляя на поверхности только важные мысли. Ну и так далее. Если очень попросишь – кое-чему научу.

– А и попрошу.

– Ну и молодец, – конек широко зевнул. – А теперь спи давай.

Утро выдалось хмурым, так что Виан, проснувшись, долго не мог понять, рассвело уже или только собирается. Дождь вроде перестал, но снаружи с мокрых обрезов досок все еще падали крупные тяжелые капли, звучно ударяясь о землю. Где-то на задворках хрипло и неуверенно заорал петух – видимо, сомневался, настало ли утро.

Конек заворочался и тоже проснулся.

– Знаешь, – сказал ему Виан, – мне какая мысль вдруг пришла? Жар-птица, феникс, в смысле, из пепла небось цыпленком возродится, или как там у фениксов это называется… Ан как царь в том цыпленке жар-птицу не признает да и казнит меня раньше, чем тот вырастет да возмужает? Обидно будет.