Элла, с головой ушедшая в работу, едва успела заметить наступление осени. Совершенно неожиданно пришло время собирать урожай картофеля на полях, окружавших базу. А ветер, насыщенный морской горечью, стал беспощадно жалить ее, заставляя пальцы неметь, когда она затягивала болты двигателя или чинила изношенные шины. На границе сентября и октября внезапно стало очень чувствоваться наступление ночей. В конце концов бомбардировки городов Великобритании стали постепенно прекращаться отчасти благодаря успешному уничтожению немецких самолетов британскими пилотами, отправленными с авиабазы Галфорда и сотен других аэродромов по всей стране. Но несмотря на ее благодарность судьбе за то, что все меньше пилотов пропадает без вести, Элла предпочитала оставаться занятой, бегать от самолета к самолету с рассвета до заката, чтобы у нее не было ни минуты на черные мысли. Потому что стоило только задуматься, ей сразу представлялся Кристоф, раненый или мертвый, и ужас, который наверняка испытывали Мартэ, живущие в оккупированной Франции, мучил ее даже во сне долгими зимними ночами.

А потом времена года снова сменились и наступила весна. В марте Шотландия ужаснулась, когда город Клайдбанк подвергся бомбардировке и погибло огромное количество гражданских.

Элла испробовала все, ей больше некуда было писать в безуспешных попытках выяснить, что случилось с Кристофом, поэтому она начала все сначала, повторно обращаясь во все организации. Она даже, благодаря связям Сэнди, добилась знакомства с женщиной-агентом УСО[78], которую, по слухам, должны были забросить во Францию, и умоляла ту попытаться узнать что-нибудь о семье Мартэ из дома номер 3 по улице Аркад, когда она доберется до Парижа. Но никаких известий по-прежнему не было.

Однажды летним днем, когда даже голубое небо и плывущие белые облака над базой ВВС в Галфорде не могли развеять мрак войны, бесконечно продолжавшейся из-за недавнего вторжения Германии на территорию Советского Союза, Элла, как обычно, собрала свои инструменты и вернулась на квартиру, по-прежнему предоставляемую ей ЖВВС. Войдя на кухню, она увидела своих родителей, сидевших за столом; Джини угощала их чаем. И сердце ее пропустило несколько тактов. Потому что они не приехали бы сюда без предупреждения, если бы не было новостей.

Мать обняла ее с такой осторожной нежностью, что сердце Эллы разлетелось на тысячу осколков. А потом она вручила дочери конверт, адресованный в Морнингсайд, с испанским почтовым штемпелем, в котором была записка и еще одно, более длинное письмо.

Записка была от месье Мартэ мистеру и миссис Леннокс с просьбой прочесть прилагаемое письмо Каролин и обязательно быть рядом с Эллой, когда она будет его читать.

Дрожащими руками, едва дыша, Элла развернула письмо. Она заколебалась, понимая, что хотя это и была та самая новость, о которой она мечтала уже больше года, ей совсем не хочется начинать читать. Потому что как только она это сделает, правда станет реальностью. И может быть, в конце концов, лучше продолжать жить, не зная правды, продолжать надеяться, вместо того чтобы узнать все и сдаться?

Июль 1941 г.

Дорогая Элла!

Я пишу это письмо, не зная, дойдет ли оно когда-нибудь до тебя, как не знаю и про все остальные, написанные за последний год. Может быть, ты их и получила, но пока ответа не будет, мы не можем быть в этом уверены. Поэтому я должна продолжать попытки, понимая, что ты будешь думать о нас, переживать и беспокоиться. Во всяком случае, есть призрачная надежда, что именно это письмо прорвется, потому что теперь мы на острове, и Бенуа возьмет его с собой, когда пойдет проведать своих омаров. Подобно посланию в бутылке, оно будет переноситься водами Атлантики от одной рыбацкой лодки к другой, тайным потоком, который позволяет подобным посланиям прибывать в Испанию, откуда они отправляются дальше более привычными путями. Я бросила его в эти бурные и сомнительные воды в надежде, что на этот раз оно наконец дойдет до тебя.

Если ты получала мои письма, то знаешь о Кристофе. Я не хочу вновь бередить эту рану, которая, я знаю, никогда не заживет, но я молюсь, чтобы время в конце концов сотворило свою магию над всеми нами, чтобы мы могли жить каждый день, не испытывая жгучей боли утраты. Но если они не дошли, то я должна сказать тебе еще раз. Он был убит в один из первых дней битвы за Францию, в мае прошлого года. Все, что у нас есть от него, – это клочок бумаги с парижским адресом, нацарапанным его почерком, присланный вместе с письмом из Красного Креста, подтверждающим, что он умер, не приходя в сознание, после того как попал под пулеметный огонь недалеко от Седана, когда немецкие войска атаковали в Арденнах. Клочок бумаги лежал в кармане его кителя, на котором была нашивка с четко написанным именем, так что они смогли его опознать. Он похоронен вместе с другими военными, погибшими в тот день, в поле, далеко, на другом конце страны, поэтому мы не можем навестить его и возложить цветы на его могилу. Но однажды мы сделаем это, а он будет улыбаться нам сверху и знать, как сильно мы все любим его, несмотря на то что он ушел от нас навсегда.

Мы продолжали жить в Париже даже после того, как услышали эту новость. Maman была безутешна, но отказалась оставить нас с Papa, у которого все еще была там работа, хотя мы и умоляли ее поехать на остров. Нацисты вновь открыли Лувр в конце прошлого лета, как пропагандистский трюк, чтобы показать свою мнимую цивилизованность – пустая игра с общественным мнением, поскольку они закрыли многие галереи и, я убеждена, воровали произведения искусства направо-налево, чтобы отправить их к себе на родину.

А теперь, дорогая Элла, я должна написать о другой нашей боли. В мае они забрали Maman. Мы были в полном отчаянии, пытаясь выяснить, куда ее отправили. Они депортируют всех, кто имеет еврейское происхождение, и мы опасаемся, что сейчас она находится в депортационном лагере в Дранси. В то время она гостила у кузины Агнес. Забрали и ее, и детей, так что нам остается только надеяться, что они все еще вместе, и где бы она ни была, она останется с теми, кто ее любит. Так же, как она сама, несомненно, будет поддерживать их, несмотря на все страдания.

Мы с Papa бежали на остров: мы не могли больше оставаться в Париже в это кошмарное время, наполненное страхом и ужасной, ужасной болью утраты. Мы все еще находимся в оккупированной части Франции, а остров Ре является стратегической частью обороны немцев, поэтому остров завален отвратительными цементными ящиками и колючей проволокой. Но ты знаешь, что это место всегда имело свой собственный дикий и неукротимый дух и это ощущается даже сегодня. Только комендантский час и несколько запретных зон напоминают, что идет война. Мы живем очень тихо и очень просто, цепляясь друг за друга, чтобы пережить эти дни, пока не придет конец живому кошмару наяву, в котором мы оказались.

Молись за нас, дорогая Элла, как мы молимся за тебя. Пожалуйста, молись, чтобы Maman в конце концов вернулась к нам целой и невредимой. Я знаю, что твое сердце будет разбито, как и наше. Вероятно, единственное утешение, которое мы можем найти сейчас, это то, что мы не одиноки в своей боли и страданиях, мы не единственные, кто так много потерял в этой ужасной войне.