птенцов, небольшие птички просто шныряли в прозрачном воздухе. Сквозь топот лошадиных копыт и звон упряжи слышались их песни.

Семья Вон вышла на веранду их встречать. Дэвид Вон и Филипп не виделись с тех пор, как Филипп женился. Миссис Вон была полна решимости полюбить Аделину, но при взгляде на нее испытала дурное предчувствие, несмотря на то, что та улыбалась вежливо и льстиво.

«Я не думаю, что полюблю ее, – подумала Элис Вон. – Но какие красивые у нее зубы и кожа!»

Аделина увидела в Элис Вон жену и женщину, чьи мысли никогда не простирались дальше мужа и детей. Красивая, лет сорока с небольшим, ее рано поседевшие волосы обрамляли честное лицо с правильными чертами и большими серыми глазами. Цвет лица у нее был ровный, на щеках рдел румянец. Одета она была в черное шелковое платье, но без кринолина. Ее единственным украшением оказалась большая брошь-камея. На гладко зачесанных волосах красовался белый кружевной чепец. Минуту нерешительно помедлив, она взяла обе руки Аделины в свои и поцеловала ее.

– Добро пожаловать в ваш новый дом, – сказала она.

– Как мило, что вы так говорите! – воскликнула Аделина и смутила хозяйку пылким поцелуем.

– Он будет вашим домом, – вставил полковник Вон. – Пока вы не построите собственный.

Полковник с ласковым нетерпением повернулся к детям. Гасси, казалось, устала, ее личико обгорело на солнце до неестественного румянца, но Николас, сидевший на руках у няни, был великолепен. Из-под его белой шапочки над прекрасными карими глазами выбивались темные кудряшки. Его лицо излучало полное благополучие.

– Какие чудные милые дети! – воскликнула миссис Вон. – Какой прелестный малыш! Как вы думаете, он пойдет ко мне?

– Это самый общительный плутишка, – ответил Филипп. – Он подружился со всеми, кого встретил на пути из Квебека.

Молодой Роберт Вон стоял, тихо наблюдая за обменом приветствиями. Он походил на своего отца, который напоминал скорее писателя, чем солдата. Роберт был худощав. Из-под копны прекрасных светлых и довольно длинных волос смотрели задумчивые голубые глаза. Первые десять лет своей жизни он провел в Индии, после чего его отослали учиться в Англию. К родителям в Канаду он приехал лишь прошлым летом и осенью должен был поступать в университет в Монреале. Две столь значительные перемены в его недолгой жизни привели к тому, что он замкнулся в себе. Он был строптив, никого не любил; его глаза всегда выражали такое равнодушие, что отбивали любые попытки близости. Но был вежлив и поспешил помочь матери с приемом гостей.

После отдыха в своей комнате гости присоединились к хозяевам за ужином в прохладной, затененной листьями виноградной лозы столовой.

Трудно было поверить, что Филипп и Аделина только что завершили долгое путешествие. Он выглядел таким же ухоженным, как после прогулки по террасе в Квебеке. Аделина, обнаружив, что ее платье измято, осталась в длинной шелковой накидке в шотландскую клетку. Она жадно оглядела стол.

– Признаюсь, – заявила она, – с тех пор, как мы покинули Квебек, я не ела ничего приличного. Умираю с голоду!

– Вы прибыли в страну изобилия, – сказал Дэвид Вон. Он повернулся к Филиппу. – Вы любите стрелять?

– Нет ничего лучше.

– Ну так вы не успеете выйти за дверь, как добудете пару таких. – Полковник указал на голубиный пирог, который подали к столу.

– А рыбалка? – спросил Филипп.

Дэвид Вон положил вилку и пристально посмотрел на него.

– Хотите верьте, хотите нет, – произнес он, – но морской лосось идет через озеро прямо в нашу реку. Меньше месяца назад прямо здесь, на своей земле, я поймал огромную рыбину.

– А окружение? – уточнил Филипп. – Очень приятное, судя по тому, что вы писали, Вон?

– Очень респектабельное общество. Они вам понравятся, а вы им. Могу вам сказать, что все в восторге от вашего прибытия и придут в еще больший восторг, когда с вами встретятся. – Его взгляд восхищенно остановился на Аделине.

– Я оставила в Квебеке добрых друзей, – сказала она.

– Чертовы французы! – воскликнул Филипп.

– И я того же мнения, – согласился Дэвид Вон. – Моя цель – сохранить это маленькое поселение чисто британским. В самом деле, будь моя воля, в любой части Канады должно быть позволено селиться только англичанам, шотландцам и валлийцам.

– Никаких ирландцев? – поинтересовалась Аделина.

Прежде чем полковник ответил, вмешался Филипп:

– Предупреждаю вас, моя жена прямо из Старого Дерна[17].

– Я был бы рад, если бы хоть одна ирландская леди, – произнес Вон, – стала королевой над нами.

«Как старик цветисто выражается! – подумал Роберт. – Я бы так не смог. Но ей понравилось». Преодолев застенчивость, он равнодушно уставился на Аделину, улыбавшуюся его отцу.

Дэвид рассказывал истории основных соседских семей так увлеченно, что забыл о еде, пока жена не напомнила ему о ней. После ужина, когда они вернулись на веранду, полковник вынес карту окрестностей, составленную им собственноручно, где были показаны русла небольших рек, жилища описанных им семейств, дороги и леса. Тысяча акров богатых лесных угодий, примыкавших к его владениям, была выставлена на продажу, и полковник советовал Филиппу купить их. Лучшей возможности занять высокое положение в исключительном месте провинции было не найти. Нигде не найти лучшей земли, лучшей охоты и рыбалки, да еще в такой близости от железной дороги и города. И нигде больше не найти более гостеприимных, добросердечных и благовоспитанных соседей. Нигде больше он и его семья не будут такими желанными гостями.

Полковник с Филиппом склонились над картой, разложенной перед ними на столе, их лица осветил алый свет закатного солнца. Аделина в своей яркой клетчатой накидке сидела рядом с миссис Вон. Молодой Роберт, взгромоздившийся на перила веранды, вполуха слушал разговор мужчин, но напрягал слух, чтобы услышать экзотические для него интонации Аделины. Его занимало, осознает ли она его присутствие. Казалось, нет, однако же, когда в воздухе раздался печальный и странный крик козодоя, она быстро повернулась к нему и спросила:

– Что это?

– Козодой. Здесь их сотни.

– Никогда его не слышала! Прекрасно, но печально.

– Этот на нужном расстоянии от нас. Они могут быть чересчур шумными.

Крик птицы раздавался снова и снова. Затем, после мгновения тишины, козодой подлетел ближе и в спешке скорбно повторил три ноты, словно передавая трагическое послание. Закат уже угас, и темные сумерки почти осязаемо надвигались от густых деревьев. Дом стоял в заросшей травой лощине.

В их комнате Филипп заметил Аделине:

– Я не совершу ошибки, построив дом в лощине. Через пятьдесят лет это место утонет в зелени. Если я не найду холм, на котором можно будет строить, то по крайней мере возведу его на открытом месте.

– А здесь есть