Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После главного номера иллюзионист продемонстрировал ещё пару чудес. Сначала на сцене, повинуясь лёгким пассам его смуглых рук, из ничем не примечательного глиняного горшка с землёй показался зелёный росток, на глазах превращающийся в маленькое лимонное деревце. Публика, затаив дыхание, следила за тем, как под «Весеннюю песню» Мендельсона, которую нежно наигрывал оркестр, на тонких ветвях распускаются белоснежные цветы. Цветение длилось недолго – уже через минуту в густой зелёной листве появились мелкие жёлтые плоды, которые, к нескрываемому восторгу публики, были преподнесены нескольким счастливцам из числа тех, кто сидел на самых дорогих местах.
Чуть позже Рафаил Смит спустился в зал и с помощью подзорной трубы, которую подала ему мисс Бекхайм, превращал носовые платки и шпильки дам в бумажные цветы и яркие пуговицы; картонки со спичками, протянутые ему джентльменами – в превосходные сигары, а лакричные тянучки, взятые из липких детских ладошек, в новенькие сверкающие шиллинги. Последний фокус вызвал на галёрке настоящий ажиотаж: «Эй, мистер, а вот у меня яблоко! Только раз и откусил! Возьмёте яблоко за два шиллинга, мистер?!» – надрывались мальчишки под хохот зрителей.
Когда Рафаил Смит и мисс Бекхайм удалились и реквизит иллюзиониста унесли, на сцене появилась большая узкая коробка – точная копия тех, в которых универсальные магазины продают дорогих фарфоровых кукол с надменными личиками. Свет в зале вновь погасили, музыканты заиграли нежную лирическую мелодию. Откуда-то сверху на сцену начали падать снежинки – подсвеченная софитами разноцветная фольга медленно кружилась, и, когда коробка открылась и из неё вышла напудренная до белизны Имоджен Прайс в розовом пышном платье, в зале раздались одобрительные выкрики.
Номер был незамысловат, как и слова детской песенки, но Имоджен пела и танцевала с большим артистизмом. Оливия впервые видела избранницу брата на сцене и не могла не признать её незаурядного дарования. Партнёром Имоджен выступал гигантский, почти с неё ростом, плюшевый медведь, который под её руководством исполнял уморительнейшие па, отчего в зале то и дело вспыхивал смех.
Номер завершился под громкие аплодисменты, но гвоздь программы, как возбуждённо шепнула Эффи, был впереди.
Пока Имоджен переодевалась, на сцену выкатили высокий деревянный помост с двумя лестницами по бокам и штурвалом посередине. У Оливии быстрее забилось сердце, когда она вспомнила, что именно он стал невольным виновником гибели несчастной Люсиль Бирнбаум, но Эффи, заметив её замешательство, истолковала его по-своему:
– Да Господь с вами, мисс Адамсон! – в тоне девушки слышалась снисходительность профессионала. – Имоджен – будто кошка. Она и во сне сможет отработать номер, не уронив и волоска!
Оливия, как и зрители, убедилась в правдивости слов Эффи. Под оглушительную бравурную музыку на сцену выбежала Имоджен в матросском костюмчике и фуражке с козырьком и тут же вихрем взлетела по ступенькам. Партнёром её выступал Эдди Пирс, синхронно повторявший её движения, и вместе они станцевали на узком помосте такой зажигательный степ под попурри из популярных мелодий, что публика не жалела ладоней, порой заглушая оркестр. Но и это было ещё не всё.
На сцену спустили ярко-красный лакированный биплан – он угрожающе раскачивался в воздухе не меньше чем в десяти футах над полом, пока его не закрепили невидимыми тросами. Однако и после этого поверхность узких крыльев оставалась весьма неустойчивой, и Оливия поймала себя на том, что её ладони крепко стиснуты, а сердце бьётся так часто, что шум отдаётся в ушах.
Понемногу снижая темп, оркестр плавно перешёл к мелодии «Держите домашний огонь горящим», и артисты, мгновенно сменив фуражки на шлемы лётчиков, невесомо перепорхнули с помоста на крылья биплана и, мгновенно установив равновесие, заняли каждый своё крыло и принялись танцевать так, словно бы и не было под ними пустоты, словно узкие дощечки под их ногами были устойчивее самой тверди земной. Из-под шлема Имоджен Прайс выбивались светлые локоны, а её лицо выражало такой заразительный восторг и счастье, что маленькая девочка где-то в зале ревниво выкрикнула: «Я тоже так хочу! Мама, я тоже, тоже!»
Это не было трюком, это было одно сплошное мастерство и неисчерпаемая любовь к публике в каждом движении, в каждой улыбке, адресованной зрителям. Бросив взгляд на Эффи, Оливия заметила, что глаза её блестят от избытка чувств – ладонью здоровой руки, не закованной в гипс, она отбивала на коленке ритм и тихонько подпевала вместе со всем залом: «…нет худа без добра, и сквозь тёмные тучи засияет солнце, выверни тёмное облако наизнанку, пока наши мальчики не вернутся домой…»
Оливия выглянула из ложи – многие зрители стояли, аплодируя и смахивая с глаз слезы, ведь вряд ли в зале нашёлся хотя бы десяток семей, где не проводили бы на Великую войну сына, мужа, отца или близкого родственника. Твидовые леди побросали свои блокноты и присоединились к аплодисментам.
На сцену вышли остальные «Лицедеи Адамсона». Взявшись за руки, они низко склонились перед зрителями, выпрямились и так и остались стоять, не разжимая ладоней и держа спины очень прямыми, а танцоры над ними продолжали свой неистовый танец, и оркестр всё играл и играл одну и ту же мелодию, и аплодисменты не смолкали до тех пор, пока на сцену не опустился алый плюшевый занавес, и в зале не зажёгся яркий свет.
* * *
Стараниями горничной Элис и хозяйки миссис Сиверли, спустившейся ей на помощь, в столовой пансиона на Камберуэлл-Гроув накрыли поздний ужин.
К рисовому пудингу с патокой (из тех, что подают в сиротских приютах, дабы взрастить в воспитанниках смирение перед лицом жизненных невзгод и прочие унылые добродетели) никто из артистов не притронулся, и он медленно оплывал на блюде, теряя форму и покрываясь неаппетитной плёнкой. Жидкий картофельный суп тоже популярности у постояльцев не снискал, и миссис Сиверли, заметив это, поджала бескровные губы и осуждающе покачала головой, прикидывая, сумеет ли кухарка из остатков несъеденного ужина соорудить что-либо удобоваримое для завтрашнего обеда.
В столовой, чьи окна выходили на северную сторону, из-под плохо пригнанных рам сквозил ледяной воздух. Все кутались, во что могли, и время от времени с тоской поглядывали на пустой камин.
– Этот кошмарный холод нас всех угробит, – громко заявила Эффи Крамбл, не заботясь о том, слышит ли её хозяйка. Съев пару ложек супа, она решительно отставила тарелку и придвинула ближе к себе блюдо с золотистыми сардинами и ветчиной, которые по просьбе Филиппа прислали из лавочки, что за углом. –