А вот потом, когда дошло до дела, началось фатальное невезение. Ещё не начав атаку, штурмовая группа потеряла половину своей численности. На редкость успешно сработала система противовоздушной обороны, и один из двух транспортов с бойцами оказался уничтожен на подлёте к Псковской базе. Возможно, радарные комплексы оказались оснащены какими-то новинками. В этом ещё предстоит разобраться.

По плану декаподам предстояло иметь дело лишь с отдыхающей сменой десанта, но отвлекающий манёвр сорвался. Малый транспорт с медузняками был сбит над селом возле Ладожского озера, орбитальный зенитный спутник прошил его рентгеновским лазером. В результате вылетевший по тревоге гравиплан вернулся на Псковскую базу в самый разгар боя. Хотя и без того горстка десантников сопротивлялась на редкость успешно. Ни освободить высокородного пленника, ни взорвать базу не удалось. Потеряны три судна, пять дюжин декаподов и полдюжины медузняков.

Итак, провал. Унизительный, скандальный провал, Самый крупный с тех пор, как главным егерем на этой планете стал Кхан.

Полоса неудач началась после того, как сорвалось покушение на Безногого. Какой-то жалкий двуногий червяк неожиданно вмешался и едва не одолел его, пси-виртуоза высшей ступени. Пожалуй, именно тогда он, Кхан, «потерял гребень волны», как говорят медузняки. Но он обойдётся без приношений духам предков, ему не нужны амулеты из раковин и кручёных кишок. Всё это чушь для полуграмотной прислуги.

Судьбе покоряется лишь слабый. Полоса неудач закончится, и он оседлает волну блистательных успехов. Могучий интеллект и филигранное мастерство принесут ему окончательную победу.

* * *

...В палату вошёл тучный старик с бледным, как восковая свечечка, простецким лицом: широкие скулы, нос картошкой. Со времён второй гражданской войны он нисколько не изменился. Всё так же носит чёрную скуфейку вместо белого клобука и по внешности может сойти за обыкновенного инока, если бы на заношенной рясе не посверкивали две панагии. Но ярче драгоценных знаков высочайшего сана сияли глаза владыки, словно бы обведённые мягким жемчужным свечением. Отблеск Фаворского света, с первоапостольских времён хранимый, живой нитью протянутый от одного великого молитвенника к другому.

Потрясённый Березин рывком сел на койке, протянул за благословением сложенные ковшиком руки. Старик беглым мотыльковым движением благословил генерала, а когда тот потянулся губами к руке патриарха, легонько поцеловал в лоб.

– Ваше Святейшество, благодарю за великую честь...

– Называйте меня «отче», Андрей Николаевич, – молвил патриарх с улыбкой. – Я прежде монах, а потом уже всё остальное.

Каждому человеку на Руси было ведомо «всё остальное». Самый молодой профессор-славист Петербургского университета, полиглот и эрудит, вдруг оставил кафедру, принял постриг, уехал подвизаться на Афон. Спустя десятилетие приехал на родину погостить и, по зимнему времени, тяжко захворал. Его первоначальный наставник, старец из Псковского монастыря, удостоился видения и предрёк: доколе тот не даст Богородице обета остаться в России, не исцелится. Так вот вышло, что афонский архимандрит поднялся со смертного одра и не вернулся на святой полуостров. А впоследствии взошёл на патриарший престол, положил конец кровавой междуусобной распре и объединил растерзанную страну.

Зачарованный жемчужным свечением глаз, Березин смешался и умолк. Казалось ему, любые речи будут жалкими, зряшными, недостойными собеседника.

– Вот решил вас проведать, – сказал Тихон II, усевшись на стул подле койки. – Слышал, вы на поправку идёте.

– Благодарю, отче. Врачи обещают к Страстной выписать.

– К сердечной молитве прибегаете? – Патриарх взглянул вдруг остро, с прищуром.

– Да, отче.

– Оно видно. Поосторожнее с нею, Андрей Николаевич, вы мирянин всё-таки. Не переусердствуйте.

– Знаю, отче.

– Кто вас на молитву благословил?

– Батюшка Александр из Николая на Таганке, – сказал Березин и, чуть поколебавшись, смущённо добавил: – Он меня уже предостерегал от рвения не по разуму.

Владыка одобрительно кивнул.

– Знаю вашего батюшку. Худого не присоветует.

Повисла небольшая пауза.

Генерал понимал, что патриарх самолично пожаловал в клинику отнюдь не просто так. Нешуточной важности дело, должно быть. Однако ему не пришлось долго теряться в догадках.

– Должен с вами объясниться начистоту. Я велел одному иноку охранять входы в ваше виртуальное пространство, – пристально глядя на Березина, Тихон II добавил: – Прошу понять правильно, Андрей Николаевич, велел не следить за вами, а сторожить вас от проникновения извне.

– Да, конечно, я понимаю разницу.

– Как выяснилось, предосторожность оказалась нелишней. На вас напал не человек, Андрей Николаевич. Сатанинской силищи тварь невесть откуда. Уж на что инок Иоанн искусен, и то еле с ним управился.

И Березин вспомнил фигурку в рясе, мелькнувшую среди увитых голубыми молниями развалин киберпространства. Если бы не инок Иоанн, он сейчас лежал бы в другой больнице – с необратимо разлаженным мозгом, пожизненный пациент психиатрического стационара.

– Простите, отче, но почему вы приняли такие меры?

– Предчувствовал, – кратко ответил владыка, и Березин понял, что дальнейшие расспросы ни к чему. О прозорливости Тихона II в народе ходили легенды.

– Благодарю вас, отче, – проговорил генерал. – А ещё прошу, передайте иноку Иоанну мою благодарность от всего сердца.

– Передам, – пообещал патриарх. – Более того, я вас во благовремении познакомлю, когда поправитесь. Он и впредь вас оберегать будет, коли не возражаете.

– Спасибо, отче.

– Знаю, тяжко вам будет. Вы у многих как бельмо на глазу, Андрей Николаевич. Злобствуют, козни строят. Ну, а я попробую пособить, чем смогу, – патриарх, поднявшись со стула, приобнял генерала за плечи. – Держитесь. Буду молиться о вашем здравии.

И, осенив больного крестным знамением, Тихон II вышел из палаты.

Вытянувшись на койке, генерал прикрыл глаза. С того мгновения, когда патриарх коснулся губами его лба, Березина снедал тихий блаженный озноб, как если бы электрическая щекотка струилась по жилам. По наитию он понимал, что это значит. Есть нечто, хранимое втайне веками, несказуемое, передаваемое лишь от человека к человеку. Божественная искра, впервые сверкнувшая на берегу Тивериадского озера. Малое горчичное зерно, прорастающее в душе.

Вовсе не беседовать пришёл патриарх, а затем, чтобы удостоить великого и бесценного дара. Продолжить ещё на одно звено живую цепочку, идущую от апостолов. И когда Березин осознал наконец это, с небывалой мощью всколыхнулась в его сердце молитва Христова.

День за днём шло больничное время, вязкое и пустопорожнее. Ежеутренне Березину докучал расспросами о самочувствии врач Кирилл Трофимович, сухонький старичок с мягкими манерами и неожиданно острым взглядом, высверкивающим порой из-под кустистых бровей. Въедливый служитель Эскулапа проверял рефлексы, фокусировку глазных яблок, а ещё допытывался, нет ли головокружений, подавленности, апатии. Имелись в наличии такие симптомы, ничего не поделаешь. Аварийный выход из вирела – штука опасная, после него всегда мозги всмятку. Врач хмурился, качал одуванчиковой головой, насчёт срока выписки из больницы отвечал уклончиво.