– Итак, – Эрик впился в нее взглядом. – Я тебя слушаю.

– Что за претензии обиженной малолетки? – Кира не отвела глаз. – Все было по обоюдному согласию.

– Не припомню, чтобы я дал согласие быть твоим донором.

Она замерла. Откуда?! Откуда он мог догадаться? Мозговые шестеренки скрипели, постепенно загружая в ее сознание простую мысль: Катюша. Мелкая выболтала все Эрику. И он сложил два и два.

– С чего ты взял?… – вяло попыталась оправдаться она.

Но долгая заминка сказала сама за себя. И Эрик кивнул с привычным выражением «я так и знал».

– Между прочим, – начала Кира. – Я понятия не имела, что там – ты.

– Значит, с Араратом ты обо всем договорилась?

– Это не твое…

– Уже мое дело, Кира. Уже мое.

– Слушай, тебе жалко, что ли? Каких-то пять капель?

Он помолчал.

– Мать, я смотрю на тебя и думаю: ты в себе?

– А что? – искренне удивилась она.

– Речь идет о ребенке. О человеке. Я не соглашался быть отцом. Я не был к этому готов.

– Так в чем проблема! Ты мне и не нужен! – Кира ободряюще улыбнулась. – Я не попрошу алиментов. Помощи. Ни-че-го. Сделай вид, что ничего не произошло.

– Вот интересно, кем ты меня вообще считаешь? Я – армянин, – гордо сказал он. – И мы не бросаем своих детей. Никогда. Потому что дети – это самое важное в жизни. А ты решила все за меня.

– Ну, может, еще и не получилось… Тебе ведь Катя растрепала?

Он кивнул.

– Значит, она должна была рассказать, что с гормонами у меня проблемы. И вообще не факт, что я смогу.

– Ты не могла просто прийти ко мне? Поговорить по-человечески? Я всегда считал тебя другом.

– И ты бы согласился стать донором?

– Господи, нет, конечно! Что это вообще за история? Ты консультировалась у разных врачей? Собрала консилиум?

– Нет. Но это платная клиника… И подруга посоветовала.

– Платная клиника… – убито повторил Эрик. – Платная клиника…

– Еще раз скажи!

– Ты бы не мелочилась и сразу шла к гомеопатам! Или на иглоукалывание!

– Учить жизни ты будешь Катю, Саакян! – Кира не выносила умников. – Все, вылезай. Я должна еще объяснить Антону, почему опоздала.

– К нему ты не пойдешь.

– У тебя забыла спросить!

– Да, Кира, – он снова взял ее за руку, на сей раз мягче. – Ты забыла у меня спросить. Тебе не приходило в голову, что мне не все равно?

– Успокойся, Эрик. Ну, извини, окей? Да, я сплоховала. Но ты сам виноват! Напутал с этими датами. Я должна была вернуться в Москву, сделать укол, встретиться с Антоном… А ты все испортил. Пришлось соображать на ходу.

– Так вот зачем ты его откопала, – Эрик хлопнул себя по лбу. – Бедолага! Он вообще в курсе?…

– Я не хожу с транспарантом! – разозлилась она. – И мне неприятно об этом говорить.

– Ей неприятно! Ты кем вообще себя считаешь?! Взять и одной решить за мужчину, за своего ребенка? С отцом он будет расти или только с чокнутой мамашей?

Кира отвернулась к окну. Там неслись машины, мелькали рыжие огни, навязчиво подмигивала со всех сторон реклама. И вдруг она почувствовала себя страшно одиноко.

– Ты знаешь, сколько стоит донор? – тихо спросила она, не разворачиваясь. – Я могу достать деньги, но ведь гарантий никаких! Попытка может быть одна, а может – десять! Я не готова продать квартиру!

– Ты всегда мне нравилась. Да, ты язва, ты чокнутая и в тебе нет ничего женственного, но я считал тебя хорошим человеком. А ты – эгоистка.

– Слушай, ну не складывается у меня с мужиками! – отчаянно воскликнула она. – И что теперь? Я никогда не стану матерью?

– Я, я, я… Ты хочешь завести ребенка, как… Как шпица какого-нибудь! И тебе плевать на всех! Это противоестественно! Для зачатия нужны двое.

– Ты посмотри, кто у нас такой правильный выискался! – Кира поджала губы и свирепо прищурилась. – Трахать все, что в юбке, значит, естественно! Без обязательств и брака, да?

– Это ты про меня?

– А про кого?

– Я люблю общаться с красивыми девушками. Это не значит, что я каждую тащу в постель. Меня не так воспитывали.

– Ненавижу таких, как ты! – выпалила она. – Думаете, что все в этой жизни только для вас. На все нужно твое согласие, да? Если не хочешь плодить потомство, нечего расчехляться направо-налево! Завяжи свое добро в узел до брака. А потом учи других.

– Все сказала? – бесстрастно спросил Эрик. – А теперь растолкуй мне, пожалуйста, что ты планируешь со всем этим делать.

– Аборта не будет! – прорычала она, борясь с желанием разбить его физиономию в винегрет.

Он взялся за переносицу и обреченно покачал головой.

– Скворцова, ты ненормальная. Ты на всю башку двинутая. Как тебе вообще выдали права?

– Катись к чертям!

– Да я и так в самом пекле! Что мы будем делать с ребенком, я тебя спрашиваю?

– Если он есть!

– Если он есть. У тебя есть варианты?

– Хочешь составить расписание посещений? – Кира снова принялась язвить, чтобы не разреветься. – Не рановато?

– Ты же о чем-то думала, когда пьяная лезла в постель к чужому мужику! Хочу послушать, как ты себе это представляла.

– Хорошо. Слушай. У меня есть работа, квартира, машина. Я беременею, рожаю, воспитываю. Сама. Точка.

– А если я против?

– Можешь идти…

– Я серьезно, – перебил Эрик. – Если я не собираюсь бросать ребенка?

– Хорошо, – она равнодушно пожала плечами. – Можешь навещать его по выходным и делать «утю-тю». Я могу даже показывать ему твою фотографию. Доволен?

– Нет.

– Нет?!

– Нет, – упрямо повторил он. – Но я понял, что говорить с тобой бесполезно. По крайней мере, сейчас, – он взялся за ручку дверцы. – Я должен все обдумать, потом свяжусь с тобой. А ты пока остынь.

Игнорируя ее взбешенное выражение лица, Эрик похлопал ее по плечу и вылез. Но уже через секунду снова заглянул в салон.

– Ах да. И не надо закреплять успех с Антоном. Если уж тебе так нравится его кандидатура донора, лучше нацеди впрок.

Он захлопнул дверцу прежде, чем до нее дошло сказанное. Она разразилась такими ругательствами, от которых покраснел бы сантехник дядя Гриша, который в принципе не умел цензурно общаться с трубами.

Выговорившись и несколько раз в бессильной злобе ударив по рулю, Кира обняла его и закрыла глаза. Она чувствовала себя опустошенной. Никчемной. Впервые в жизни слова Эрика ее ранили. Раньше он мог подкалывать ее сколько угодно, она просто отвечала выпадом на выпад. Сегодня учебные рапиры сменились боевыми. Острыми, жгучими, ядовитыми. И теперь жестокость его слов с каждым ударом сердца разносилась по всему телу.