– Максим… – Чашечка покачала головой. – Какое у вас все черно-белое, аж страшно становится. Вы ведь взрослые люди. Вы знаете, какой мир бывает жестокий и несправедливый. Только вот если еще и мы будем творить свое зло, то его вокруг будет все больше, и больше, и больше. Рано или поздно кому-то придется остановиться, и в этом проявится сила. Но когда мы до этого дорастем, я не знаю…

– Когда нас перестанут убивать, – сказала Аглая, и теперь уже весь класс выпучил глаза. В ее же взгляде впервые теплилась самая настоящая мысль.

– Давайте лучше вернемся к тому или тем, кто это делает, – попросила Мишка.

– Это тот, кто нас ненавидит, – уверенно сказал Витя. – Настолько, что решил убивать. Видимо, мы чем-то его обидели или оскорбили, не знаю.

– Что можно сделать такого, чтобы нас решили убить? – еле слышно спросил Малёк. – Это же должно быть что-то ужасное, невероятное…

– Я, честно сказать, тоже не представляю, – отозвалась Чашечка. – Мы все постоянно ссоримся, обижаемся и спорим, но чтобы убить?.. Хорошо, даже если и так, вспомните, делали ли вы кому-то очень больно?

– Проблема в том, что вместе мы ничего плохого не делали, – скривив лицо, прошептала Мишка. – Вместе… Мы никогда и ничего вместе не делаем. Никогда. Как бы мы маньяков этих обидели?

– А что если это не какие-то там маньяки? – спросил Витя, крутя в руках желтоватый молчаливый наушник.

– А кто? – с дрожью спросил Малёк.

– Кто-то из нас, конечно.

⁂

Они молчали, пытаясь сжиться с этой мыслью. Наверное, за эти страшные дни каждый из них хоть ненадолго, но задумывался об этом, но сейчас… Сейчас, когда предположение топором повисло в воздухе, каждому стало не по себе.

Казалось, даже фикусы в дальнем углу класса притихли, а Александр Сергеевич с Михаилом Юрьевичем, нарисованные и закрепленные на светлых стенах, прислушивались с жадным любопытством.

Скрипнул учительский стул, когда Чашечка растерла онемевшие щеки и зажмурилась, только бы не смотреть на вытянувшиеся бледные лица десятиклассников. Она тоже постоянно думала об этом. Гнала мысли прочь, но не могла не думать.

Кто-то из них.

Из нас.

– И кто? – с глухой угрозой в голосе спросил Максим. Чашечке мигом захотелось побежать за охранниками, за физруком, за Милославом Викторовичем, потому что лед, на который они разом прыгнули всей толпой, повлажнел и истончился – одно неверное движение, и они уйдут под обжигающую воду и утонут тоже вместе.

– Я не знаю, – пожал плечами Витя. – Но логично же, согласитесь? Кому мы можем так навредить? Только самим себе.

– Я не верю, что кто-то в нашем классе способен на такое, – робко возразила Чашечка.

– А я верю, – сказала Мишка. – Это очень похоже на правду.

– И что, тебе есть кого подозревать? – спросил Славик. Щеки его, обычно румяные и рыхлые, налились нездоровой бледностью. Он затравленно оглядывался по сторонам, словно невидимый враг прямо сейчас выскочит из-за спины и вонзит нож ему в глотку…

В горле у Чашечки пересохло: они ведь и вправду могут спровоцировать его, кто стоит за всем этим, и тогда им уже никто не поможет. Она слишком слабая, чтобы остановить беспощадную ненависть. Всматриваясь в каждое затравленное лицо, Чашечка осторожно приоткрыла ящик стола и достала моток скотча – не лучшее средство, но если неожиданно сбить человека с ног, дождаться сильного Максима, то липкая лента может и пригодиться…

Если сам Максим – не тот, кто им нужен.

– Если есть подозрения, то говори, – повторил Славик.

– Да хоть бы и ты, – огрызнулась Мишка, не глядя на него. – Тебя все дразнят толстым, и ты бесишься. Хоть бы и Аглая – она со своей блаженной улыбочкой горло перережет и даже не подавится. Хоть бы и Малёк – ты посмотри на него, он всегда побитый, и ничего ему не помогает: ни собрания, ни полиция, ни директриса – ничего… Хоть бы и Витя – слушает свою музыку, а мы даже и не знаем, что у него в голове.

– Хоть бы и ты – блеклая Мышь, у которой тоже наверняка накопился ящичек обид на любимых одноклассников, – парировал Витя. – Хоть у Макса умишка немного, зато силы через край. С легкостью бы со всеми справился.

– Повтори, – процедил Максим, и Чашечка в панике сжала в руке бесполезный скотч.

– Не напрягайся, Максик, это просто мысли вслух. И любая из Веркиных подружек это могла сделать. И даже Паша наш ненаглядный.

– Закройся! – вспылил Паша, и Чашечка все же вмешалась:

– Угомонитесь… Даже если это и так, кроме домыслов у нас ничего нет. Слышали о презумпции невиновности? Никого нельзя обвинить просто так, потому что кажется. Да и потом, чтобы устроить… такое… нужна большая сила. Вряд ли девочки справились бы с Лешей и Рустамом.

– Вы их злыми не видели, – учтиво подсказал Витя. – Они и орут, как ведьмы, и дерутся, и даже как-то лавками в спортзале швырялись. Так что, если разозлиться как следует… Это мог сделать любой из нас.

И глянул прямо в глаза Мальку, который дрожал столь сильно, что по полу стучал ножками его скрипящий стул, а желтоватое лицо казалось совсем незнакомым. Малёк отвел глаза.

Десятиклассники замолчали, исподлобья разглядывая друг друга, готовые обвинить своего соседа во всех смертных грехах. Больше никому в этом маленьком классе не было доверия. Атмосфера накалялась.

– Так мы ни к чему не придем, – примирительно сказала Чашечка, поднимаясь со стула. – Это мог быть и кто-то из нас, и какой-нибудь ненормальный, одержимый человек. Я хочу попросить вас только об одном: будьте неравнодушными. Приглядывайте друг за другом, и одна лишь ваша внимательность может спасти товарищу жизнь. Идите домой все вместе после школы, устройте пижамные посиделки, проведите вечер с родителями – не оставайтесь вы одни, ради бога, видите, что творится. Общение и неравнодушие – то, что может вас спасти.

– Вера была дома, в своей кровати, – подала голос одна из фрейлин. – Спала рядом с маленькой сестренкой… И это не помогло.

– Если вас будет много, то поможет! – убежденно сказала Чашечка и даже стукнула ручкой по столу. – Поможет! Не проходите мимо, и все будет хорошо. Подумайте еще, пожалуйста, кто бы это мог быть, и если у вас есть реальные подозрения – подходите ко мне…

– И что? Вы родителей вызовете? Поругаете, что нельзя убивать? – усмехнулся Славик.

– Нет. Позвоню Милославу Викторовичу. Они с опергруппой постоянно наготове, завтра-послезавтра из области приедут новые следователи, так что готовьтесь к общению с полицией. И не забывайте, что завтра очередное родительское собрание… Ребята, поймите: нас убивают поодиночке. Но если мы соберемся, возьмемся друг за друга крепко, если не оставим шансов даже подобраться, больше никто не умрет.

– Вы в это верите? – обреченно спросил Малёк.

– Верю. Да, Савелий, я в это верю.