– Я пообещала ему, что не скажу слишком много. И слово свое сдержу. Но заруби себе на носу, вам следует быть осмотрительными. Наша деревня похожа на… – Маму обводит взглядом комнату и останавливается на холодильнике. – На холодильник. Некоторые из нас магниты на дверце. А некоторые – еда. – Аналогия не слишком удачная, но я уже поняла, что у Маму проблемы с объяснениями. А она тем временем демонстративно зевает: – Малышка, тебе не пора домой?

– Я и так дома, – напоминаю я, надеясь узнать больше.

– Ты у меня дома. Так уж вышло, что мой дом присоединен к вашему. Так что беги-ка наверх. Мы с тобой потом потолкуем.

Я послушно ухожу. Не знаю, что думать. Над замком разливается рассвет. В залах и коридорах царит полумрак. Я иду на кухню, хватаю коробку с солью, чтобы взять с собой в кровать.

Кэтлин ждет меня в комнате. Ее лицо в пятнах, словно она плакала.

– Мэдлин! – восклицает она так, будто я отсутствовала лет семь, не меньше.

– Кэтлин, что случилось? Ты в порядке?

– Да. – Она трет глаза. – Просто испугалась, что ты не вернешься. Мне показалось, будто тебя у меня забрали. Когда ты уехала, я все думала о той сказке из папиной книги. Ну, о той, которую почти вспомнила. Ты понимаешь, о чем я.

Кэтлин смотрит на меня, ее лоб блестит от пота. Она рассеянно грызет ноготь на указательном пальце правой руки, потихоньку откусывая маленький белый полумесяц.

– Так что за сказка? – спрашиваю я, устало забираясь под одеяло.

– Та, про которую я тебе говорила. Про лесного демона. Я вспомнила.

Мне тоже вспомнились грязная серая обложка и пожелтевшие страницы с затейливыми черно-белыми иллюстрациями. И запомнившийся голос мамы.

– Кажется, я тогда впервые по-настоящему испугалась, – негромко произносит Кэтлин.

Я закрываю глаза и вижу, как мы сидим, прижавшись к маме, и завороженно слушаем сказку. Хотим, чтобы мама остановилась, и вместе с тем нам не терпится узнать, что случится в конце.

Кэтлин тщательно подтыкает одеяло:

– Там говорилось о женщине, у которой заболел ребенок. Она взяла теленка, отвела его в лес и призвала дьявола.

– Я вроде что-то припоминаю…

– Она убила теленка и снова принялась звать дьявола. А когда он явился, предложила ему собственную душу в обмен на жизнь своего дитя.

– Точно, Кэтлин! Тебе еще ужасно не понравилось, что ребенок выздоровел, но больше не любил свою мать. Просто не мог. А дьявол забрал ее душу. Получается, все было зря. А когда она умерла, дьявол пришел за ней и утащил прямо в ад.

– Зачем печатать в детской книжке такую жуткую сказку? – возмущается Кэтлин.

– Не уверена, что книжка была детской. Там в каждой истории кто-нибудь умирал, – говорю я, а Кэтлин отвечает так тихо, что я едва могу разобрать:

– Помню, я очень испугалась, что люди могут перестать любить. И могут вот так запросто отправиться в ад. Кажется, тогда я начала молиться. В качестве предосторожности…

Опять это слово. Произнесенное в разных местах, разными людьми. Неужели это что-то значит?

– Мэдлин? – пихает меня Кэтлин.

– В молитвах нет ничего странного. Ты видела мои запасы соли?

– Ты разобралась с тем, что почувствовала на перекрестке? – спрашивает она.

Я зажмуриваюсь, не зная, что ответить.

– Надеюсь, что да. Очень надеюсь.

Сон не идет. Перед глазами стоят раскрытая пасть мертвой лисы и безвольно вывалившийся розовый язык. Взгляд, которым Лон провожает мою сестру, его улыбка и то, что в ней таится: обещание и угроза. Я представляю, как он улыбается – все шире и шире. Для человека у него слишком большой рот. Волков в Ирландии нет, но человек может стать волком. Я боюсь чего-то, о чем еще не знаю.

Жизнь в этом мире имеет свою цену.

Я трясусь рядом с Уной в разбитом скрипучем автобусе, ощущая всем телом не только каждую кочку, но даже смену старого дорожного полотна на новое. Уна возится с волосами, скручивая их в торчащие жгутики. Раньше они были длиннее и спадали волнами у нее по спине. Но незадолго до переезда в Ирландию Уна постриглась.

– Мне нужны были перемены, – говорит она и показывает фотографии, с которых на меня смотрит похожая на русалку улыбчивая девушка в окружении друзей из старой школы. И на каждой фотографии рядом с Уной высокая, пышущая здоровьем блондинка с густыми бровями. Она могла бы сняться в рекламе духов под названием «Лучше Мэдлин».

– Кто это? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал весело и непринужденно, как слоган на футболке.

По лицу Уны пробегает тень.

– Моя подруга Клодин. Я так скучаю по ней.

Она прикасается к экрану и оставляет на нем крохотный переливчатый отпечаток. Интересно, под подругой Уна имела в виду девушку или нет?

О таких вещах вслух не спрашивают. Не стоит заострять внимание. И вешать ярлыки. Нечего раздувать из мухи слона. Это ведь действительно не так уж важно. В нашей школе в Корке были ребята из ЛГБТ. Асексуалов, насколько я знаю, не было. Хотя порой у меня возникали сомнения на свой счет. Когда я целовалась с парнями, то ничего особенного не чувствовала. Так что не знаю.

Я снова смотрю на фото Клодин, и желудок завязывается в узел.

– Она очень красивая, – говорю я.

– Точно, – улыбается Уна, а потом вздыхает очень мило и как-то по-французски.

Я гляжу на нее, а она отворачивается к окну. Кажется, Уне нравятся девушки. На меня накатывает волна облегчения, страха и чего-то еще. Клодин выглядит как дура.

Лон стоит, привалившись к стенке автобусной остановки, читает «В дороге» Керуака в мягкой обложке и одновременно крутит в пальцах сигарету. Видимо, для большего эффекта. У его ног два стаканчика кофе на вынос – взял для Кэтлин, чтобы помочь ей взбодриться после «тяжелой ночи». Она считает, что это мило. Я топаю на школьный двор, сердито хмуря брови. Едва выйдя из автобуса, Кэтлин сразу прильнула к тощей груди Лона и уже вовсю с ним шушукается. Он зачитывает ей абзац из романа, а она одобрительно кивает, будто впервые слышит эти строки. На самом деле Кэтлин читала «В дороге» и обозвала книгу тягомотиной про придурков, которые катаются на машине и страдают ерундой.

Мы врем людям, которым хотим понравиться, чтобы они решили, будто у нас есть что-то общее. Тут уж ничего не поделать. Но я от этого не в восторге. И я точно не стала бы притворяться ради Лона. Было бы ради чего! Ну да, он симпатичный, если вас тянет к нескладным спортивным парням. Красавчик, который играет на гитаре и не упускает случая об этом поговорить. Он не лишен определенного шарма. Этакого налета дерзости и отчаяния. Меня от него тошнит.