В 1935 году родители Лаутерпахта Арон и Дебора приехали в Лондон вместе. Они рассказывали сыну о том, как ухудшается жизнь во Львове: экономика рушится, дискриминация растет. Период относительной стабильности закончился в мае со смертью маршала Пилсудского, и семья вынуждена была переехать с Театральной улицы на улицу Третьего мая.

Рахиль и Герш Лаутерпахт и их сын Эли. 1933

А на Валм-лейн – безопасная и комфортная жизнь. Дела у Лаутерпахта шли в гору, он занимал уже должность доцента в Школе экономики, известность его росла. В 1933 году он опубликовал вторую книгу – «Функция закона в международном сообществе»{151}. Эта книга также получила широкое признание, и сам Лаутерпахт считал ее наиболее важным своим трудом: он наконец затронул тему личности в международном праве. Также Лаутерпахт основал новаторское издание – ежегодный дайджест ключевых дел по международному праву, рассматриваемых в Международном или национальных судах: The Annual Digest and Reports of Public International Law Cases, ныне «Вестник международного права» (International Law Reports). Он также подготовил новое издание второго тома «Международного права» Оппенгейма – трактата, который во всем мире используют министерства иностранных дел. Этот том посвящен законам военного времени, а основное внимание в нем уделяется защите гражданского населения. «Благополучие отдельного человека – вот конечная цель любого права»{152}, – писал в предисловии к этой работе Лаутерпахт. Пророческие слова, радикальный взгляд для человека, уже вроде бы вписавшегося в истеблишмент.

Лаутерпахт не уклонялся и от основных проблем современности. Он написал статью «Преследование евреев в Германии»{153}, призывая Лигу Наций вмешаться и предотвратить дискриминацию по расовым или религиозным признакам. На взгляд современного читателя, эта статья может показаться излишне осторожной, поскольку Лаутерпахт был прагматиком и понимал, что международное право в тогдашнем его изводе позволяет Германии притеснять всех, кого не причислили к арийцам. И все же автор был уверен, что подобные притеснения осложняют международные отношения и должны быть запрещены «всемирным публичным правом». Он надеялся, что во имя политической морали выступят Испания, Ирландия или Норвегия. Но никто не откликнулся и никакого влияния эта статья не имела.

Были у Лаутерпахта и критики. Когда евреи начали спасаться бегством из Германии, представитель Великобритании в Лиге Наций Джеймс Макдональд, в чью сферу ответственности попадали беженцы, подал в отставку в знак протеста против бездействия властей. Перед отставкой он хотел выступить с заявлением и обратился за помощью к Оскару Яновскому, историку из Сити-колледжа (Нью-Йорк), а тот поехал в Лондон проконсультироваться с Лаутерпахтом{154}. Встреча прошла неудачно. Пусть Лаутерпахт и «блистательный молодой человек, делающий успешную карьеру», писал Яновский, но он «слишком много о себе понимает» и «держит речь как судья», в то время как должен был отстаивать дело как адвокат. Лаутерпахт отказался от сотрудничества с одним из выпускников Яновского, чем и навлек на себя тираду последнего о самонадеянности и заносчивости новоявленного британца и даже об отсутствии у него твердой морали и душевной щедрости. «Воплощение грубой карикатуры на галицийского еврея», – восклицал Яновский.

По его словам, Лаутерпахт «навязывал» свое мнение и отмахивался от любого другого. «Нервный и дерганый» во время общения, «явно не джентльмен», а когда ему не удавалось настоять на своем, держался грубо и пренебрежительно. Осознав, что вел себя неправильно, Лаутерпахт написал Яновскому письмо со скупыми извинениями: «Когда я отдаю свою работу коллегам, я всегда с удовольствием слежу, как ее рвут в клочья, – писал он. – И, видимо, я допустил ошибку, вообразив, что и другие относятся к своей работе так же»{155}.

Несмотря на давление, Лаутерпахт остался глух к призывам вынести обращение немцев с евреями на суд в Гааге. Эту идею он считал «неадекватной, неосуществимой и крайне опасной». Коллегам не удавалось его уговорить, поскольку Лаутерпахт отчетливо видел ограниченность международного права и такие прорехи в нем, которые позволяли государствам осуществлять дискриминацию и принимать законы, подобные Нюрнбергским.

В 1933 году Лаутерпахт сдал экзамен на барристера. Одним из первых к нему обратился за помощью Хайле Селассие, желавший знать, как может квалифицироваться осуществленная Италией оккупация Эфиопии. В ноябре 1936 года известный швейцарский ученый попросил юридической консультации относительно защиты евреев в Верхней Силезии. Если им невозможно обеспечить дипломатическую защиту, могут они по крайней мере покинуть страну и вывезти свое имущество? Лаутерпахт отказался высказывать свое профессиональное мнение, которое у него просили с целью повлиять на британское правительство: желание швейцарского профессора было попросту неосуществимо{156}.

Видя, как нарастает политическое напряжение в мире, Лаутерпахт уговаривал родителей переехать в Англию. Польша к тому времени вышла из договора 1919 года о правах меньшинств, так что евреи и другие национальные группы Львова лишились защиты международного права. И все же Арон и Дебора предпочли остаться во Львове, у себя дома.

Ясным осенним днем я сидел в домашнем кабинете Эли Лаутерпахта, где вдоль стен тянулись книжные стеллажи, а под окном – яблоневый сад. Эли рассказывал мне о жизни на Валм-лейн, о звоне трамваев и о том, как отец «по пути на работу» завозил его по утрам в детский сад.

Отец, по его словам, был «всецело погружен» в работу, почти все время проводил в кабинете в глубине дома, в «тихой комнате», и не выходил оттуда, чтобы уложить сына спать, но тем не менее сын ощущал близость с отцом, отношения были пусть и не «интеллектуальные», но «полные любви», в них находилось место и шутке. Эли припоминал, как родители танцевали в гостиной под звуки «Кармен» Бизе и как, гуляя с Эли в соседнем парке, отец заставлял его спрягать и склонять латинские слова: «Он очень настойчиво требовал, чтобы я учил их наизусть».