– Меня зовут в Америку, – однажды сказал он мне. – Представляешь, мой одноклассник живет в Майами на берегу океана. Говорит, и мне там домик присмотрел, небольшую хибару типа этой, – кивнул он на дом.

– Как же ты туда поедешь? – спросил я. – У тебя ж документов нет.

– Не знаю. Можно перейти границу с Украиной, а оттуда – в Польшу.

– А дальше?

– Дальше будет видно. Поляки – ушлый народ.

Не пропаду.

Я удивлялся тому, что рождалось в его голове. По-моему, в последнее время он слишком много махал лопатой – это хотя и укрепляло его мышцы, но не способствовало работе мозга.

Вместо Америки он укатил в Подмосковье. Однажды за ним приехала женщина, с которой он переписывался в ВКонтакте, посадила в свою маленькую красную машинку и увезла. С Маргаритой он так и не пересекся ни разу за эти три месяца проживания с нами.

– Ты не считаешь, что с ним уехала целая эпоха? – спросил я ее. – Что именно сейчас то самое чертовое время, когда мы все были счастливы, помахало нам рукой?

– Может быть, – в задумчивости произнесла она. – Омар иногда писал замечательные стихи, но превратить свою жизнь в поэму – это нужно еще суметь. А он сумел.

– Вот, ты все-таки по достоинству оцениваешь его.

– Да я что? – пожала она плечами. – Его творчество и жизнь оценят потомки. Если узнают.

– Да, если узнают.

– А что, кстати, он будет делать в Подмосковье? – Жить. Любить. Писать картины.

– Картины? Наверное, такие же плохие, как он сам.

– Ты сучка, Марго. Знаешь об этом? – Знаю, знаю.

– Ты просто сучка.

1

Сергеев одно время был очень похож на Достоевского, но когда мы с ним познакомились, он скорее походил на Чернышевского, портрета которого я, надо сказать, никогда не видел, но смутно представлял по набоковскому роману «Дар». В моей памяти отложился трагикомичный персонаж, катающийся по полу с Добролюбовым, – больше я ничего не помнил, но ощущение общего нелепого драматизма, на мой взгляд, очень хорошо сочеталось с фигурой Сергеева.

Впервые я увидел его в ДК имени Ленина на Васильевском острове. Там было лито от какого-то завода, и я, решив обойти все такие объединения в поисках себе подобных, однажды зимой в летней обуви бежал по Большому проспекту, опаздывая к назначенному часу.

В фойе мне указали на небольшую группу, сгрудившуюся прямо тут же: в углу помещения стоял стол, за которым восседал худой усатый мужик за пятьдесят, перед ним на стульях сидели несколько человек. Все они были немолоды, на их лицах лежала тень усталости. Казалось, они пришли сюда сразу после того, как отстояли смену у рабочего станка. Было странно, что эти люди имеют какое-то отношение к стихам, – это никак не вязалось с моими представлениями о литературной среде. Присмотревшись внимательнее, я заметил среди них парня моих лет. Это и был Сергеев.

Он сидел несколько в стороне от всех, лицом к основной массе, взъерошенный, как загнанный в угол зверек, готовый в любой момент укусить. Исподлобья поводя глазами, он не искал спасения, а, наоборот, улучал момент для ответного броска.

«Ничего себе, – подумал я тогда, глядя на эти страсти. – Вот она какая, большая литература».

Заметив меня, человек за столом спросил, что мне нужно и не ошибся ли я собранием. Люди в суровых зимних одеждах обратили на меня свои тяжелые взоры.

Мне пришлось прочесть пару своих стишков, и их лица немного разгладились.

– Вот, молодой человек, – обратился усатый к Сергееву. – Учитесь.

На этом все внезапно закончилось. Усталые люди встали и, не спеша, двинулись к выходу. Меня подозвал усатый, но прежде Сергеев сунул мне в руку клочок бумаги с адресом, временем и датой.

– Приходи, – сказал он с некоторым усилием, словно гребя внутри себя против течения. – Соберется народ. Будет интересно.

– Хорошо, – ответил я.

Потом усатый прочел мне небольшую лекцию о заводской стенгазете и, пожимая руку, устало спросил:

– Ну что? Понравилось вам у нас? Я не хотел его разочаровывать:

– Конечно! Очень понравилось.

Больше я никогда не был в этом ДК. Последней каплей стала поэтесса в каракулевой шубке, до самого метро читавшая мне свои стихи. У нее был голос Беллы Ахмадулиной или, по крайней мере, Елены Соловей, от которого шарахались голуби. Мне было неловко, потому что люди оглядывались на нас, но эта уже не очень молодая женщина с кривыми некрасивыми зубами совсем не замечала этого – казалось, она вообще ничего не замечала вокруг. Ни снега, ни солнца, ни деревьев, как будто красота мира складывалась из других вещей, из тех, что были внутри нее и были видны только ей. Ее стихи были ужасны, так же как и вызванная ими экзальтация. Все было нелепо, кроме, разве что, самого порыва, но я давно замерз в своих летних туфлях, и мне не терпелось оставить мою новую знакомую. Желательно навсегда.

2

У меня не возникало вопросов, идти к Сергееву или не идти, – все было решено в тот момент, когда я пожимал твердую ладонь руководителя заводского лито. Не представляя, что ждало меня в квартире этого странного на вид парня, я пребывал в легком возбуждении, которое всегда провоцировало во мне отчаянное веселье.

Хозяин был хмур и сосредоточен, но все же пытался разместить на своем лице еще одну привычную для него эмоцию. Казалось, необдуманно собрав в своем доме гостей, он уже сотню раз пожалел об этом и теперь ждал какого-то подвоха то ли с их стороны, то ли со своей.

Гости рассаживались вокруг стола, в углу небольшой комнаты стоял наполненный водой аквариум, горел торшер. Тут было человек шесть, не считая самого хозяина, глядевшего на всех исподлобья. Мне было весело, и я не скрывал этого, тогда как остальные вели себя достаточно скованно.

Тут-то и вошла мать Сергеева, громогласно заявив, что хотела бы проверить паспорта. Просто хотела бы посмотреть на них, вроде как из любопытства. Ведь ничего страшного не случится, если мы покажем их ей.

– Мама! – Сергеев пошел на нее, расставив руки, как футбольный вратарь. – Это мои гости. Выйди, пожалуйста.

– Ну и что, – стояла она на своем. – Твои гости в моей квартире, и я имею право знать, кто они такие.

– Они все замечательные люди, неужели ты не видишь этого? – бубнил сын, тесня мать к двери. – И потом они находятся в моей комнате.

– Да, а твоя комната находится в моей квартире! – мать никак не хотела уступать сыну.

Так они и боролись, как Иаков с ангелом, не входя в телесный контакт, мать и сын. Все замерли за столом, наблюдая за происходящим. В аквариуме плавала одинокая рыбка.

Наконец мать была побеждена. Сергеев плотно закрыл за ней дверь и, повернувшись к нам, мрачно улыбнулся. Тут-то я его и разглядел.