Это были сложные жилищные дела и семейные разборки, в которых я, по правде говоря, вообще ничего не смыслил. Всплывали обещания и вспоминались долги, поднимались завещания, договоры дарения, пересчитывались доли, метры и так далее – все это было столь запутанным и неинтересным, что и говорить обо всем этом не хочется, даже если и надо. Они разбирались сами, без меня, а если Маргарита что-то и пыталась мне рассказывать, я убирал звук и думал о своем.

А тут еще разгорелась «холодная война» с бывшим мужем, вернее, с его родителями, в результате чего они выкрали старшую дочь. Это случилось средь бела дня, во дворе их дома. Из кустов высунулась бывшая свекровь и, поманив девочку, увела с собой.

Все были в шоке! Маргарита тут же собралась писать заявление в милицию, в то время как Славик в ярости точил ножи, но все это было если не напускное, то сиюминутное, потому что, как выяснилось почти сразу же, побег был спланирован давно и сама дочь была рада этому. Ей было комфортнее там, где ее зацеловывали до одури, с родным отцом, но главное – с бабушкой и дедушкой, всячески ее баловавшими. Здесь же ей приходилось жить с непонятным мужчиной, которого она звала Славиком, и с розовым, все время орущим младенцем, за которым нужно было ухаживать. Но самое неприятное – строгая, постоянно раздраженная мать, с темными кругами под глазами, шпыняющая за неубранную постель и разбросанные карандаши. Господи, да на ее месте девяносто девять процентов детей так же дернули бы в страну конфет и поцелуев, и никто бы ничего тут не поделал, потому что, подкрепленное достаточной ловкостью и определенной суммой денег, решающее слово было здесь за ребенком.

Война за дочь была проиграна не начавшись – у Маргариты просто не было на нее сил. Она вдруг с необычайной ясностью поняла, из чего состоит жизнь, – из мужчин, которых ты теряешь, и из детей, которые теряются сами по себе. И теперь, держа на руках второго ребенка, она не могла сказать, что сможет его сохранить, когда уйдет Святослав, – она уже ни в чем не была уверена так, как раньше, а самое главное – не ощущала своей правоты.

Я часто бывал у них в гостях, почему-то Свято слав не сошелся ни с одним из наших общих друзей – ни с Евгением, ни с Омаром, ни даже с Аликом. Только со мной у него сложились дружеские отношения, и Маргарита очень радовалась этому обстоятельству.

– Заходи к нам почаще, друх, – говорила она на прощание, глядя на меня своими блядовитыми глазами и целую в щеку. – Нам тебя не хватает.

Я выходил на тихую улицу и шел безлюдным проспектом через мост или ждал трамвая, который домчал бы меня по Большой Зелениной до «Чкаловской».

В июле они собрались в Крым, в Форос. У них практически не было денег, только на дорогу, как они будут там жить? «Очень просто, – ответил Славик, рассекая в моей гавайской рубашке. – У нас же четыре коробки гномов и свиней».

Да, он так и ответил. Целых четыре коробки гномов и свиней! И шестимесячный ребенок на руках!

Я не понимал их оптимизма: они планировали сразу же, в день приезда, начать торговлю керамическими безделушками. Прямо на пляже! Славик уверял, что там такие штучки уходят влет, только успевай доставать новые. На вырученные деньги они смогут снять жилье и прожить столько, сколько нужно, и даже что-то привезти домой. У него было все рассчитано, у этого черепашьего короля.

Несмотря на мои опасения, все прошло как нельзя лучше. Они вернулись загорелые и отдохнувшие, а их дочь Сашенька, кажется, даже подросла. Славик рассказывал, как, просыпаясь утром, он нырял в море и плыл к большому валуну, торчащему из воды, на котором собирал мидий. Потом он их жарил и подавал Маргарите в постель.

Это было что-то! Наверное, ради такого она могла простить ему все, что случится позже, уже тогда предвидя его резкое к ней охлаждение. Нужно сказать, что все шло к этому с того момента, когда он пожаловался мне, как его развели с нежелательной беременностью, но ведь он всем сердцем полюбил дочь, и чем больше он ее любил, тем больше отдалялся от жены.

Помню, в те времена они либо постоянно выясняли отношения, либо вообще не замечали друг друга. Расстроившись, я шел к телевизору смотреть футбол, но подросшая Сашенька не давала мне этого делать – она залезала в кресло и выпихивала меня из него своими крохотными ножками. Это продолжалось снова и снова, весь матч, и я никак не мог понять, чем я ей мешаю. Мне хотелось хорошенько огреть ее подушкой – маленькое злобное существо, смотревшее на меня исподлобья, словно это я был виноват во всем, что творилось в их доме. Но, скорее всего, ей просто не хватало внимания и она требовала его от меня. Как только я отвлекался от телевизора, в ее глазах вспыхивали знакомые мне огоньки, они становились озорными, как у ее матери, которая сейчас была мрачнее тучи.

Сколько это могло продолжаться? Кажется, их жизнь зашла в тупик, но, как бы там она ни складывалась, Маргарита должна была сделать из Славика успешного человека! Это было главным, остальное не важно. Все терпело, пока она продвигалась к намеченной цели.

Дела с керамикой шли ни шатко ни валко. Основные заработки приходились на Крым и Новый год. Все остальное время они едва сводили концы с концами.

Славик был то вспыльчив, то, наоборот, отрешен. Случалось, он мог просидеть в углу комнаты пару дней, не вставая и глядя в одну точку, ни на что не реагируя. Маргарита накрывала его одеялом, когда приходила ночь, как клетку с канарейкой. В ее жизни было всякое, теперь предстояло пройти и этот этап.

Не знаю, кому первому пришла идея попробовать других половых партнеров, но, нужно признаться, на какое-то время это спасло их семью. Они стали приводить в дом новых знакомых, заговорщицки подмигивая друг другу, прежде чем закрыться в комнате, а потом обсуждали их достоинства и недостатки. Это стало чем-то вроде игры, порой очень забавной, порой – драматичной, но плюс был в том, что они играли в нее вместе, стараясь придерживаться определенных правил, и это их сближало. Между ними снова установилась та близость, которая была в самом начале, и тот секс, за который он когда-то предложил ей двести долларов – все, что было у него на тот момент. Теперь он хотел ее даже больше, чем тогда, и брал сразу после того, как ее брал другой, чтобы она могла сравнить обе страсти, и его страсть неизменно покрывала чужую.

Возможно, эти перемены и дали ему новый толчок – Славик занялся камнерезкой. Он давно хотел попробовать это, все примерялся и прикидывал и вот наконец решился. Купив самое необходимое, он приступил.

В течение полугода зубной бормашинкой он вытачивал из камней разные части одного целого, видимого только ему. Он забросил керамику, полностью отдавшись новой работе, и когда я попросил у него муфель, с радостью его отдал.

– Но ты точно не будешь больше заниматься керамикой? – спросил я у него. – Я могу ее взять?

– Конечно, бери, – сказал он. – Это ведь и твоя печь тоже. Мне она уже не нужна.

Славик был благодушен, только Маргарита в сомнении покачала головой, но ничего не сказала. Печь приносила хоть какие-то деньги, теперь же, когда их не стало совсем, нужно было что-то делать. Хоть самой устраиваться на работу.