– Ну и ладно, – отмахнулась Наташка. – А ты действительно не видела Вениамина Потапова на берегу озера? Ну, перед смертью. Или кого-нибудь еще?

Наташка невольно привстала с дивана, но тут же плюхнулась обратно.

– Нет больше у Ольги Леонтьевны правой руки… Второй, я имею в виду. Осталась только своя, собственная. Вениамин не дожил до момента торжественного открытия дворца. Говорили, он был отъявленным ловеласом. Сердце не выдержало напряженной борьбы рассудка с безрассудством и отказало. Умер, даже не успев захлебнуться.

В следующую секунду с Таисией стало твориться что-то невообразимое. На пару секунд она сосредоточилась, брови нахмурились, а затем лицо исказилось гримасой ужаса. Недоверчиво отмахиваясь от нас обеими руками, она попятилась, уперлась в боковинку кресла, и не успели мы охнуть, как она кувыркнулась через нее на сидение. Так и зависла, сверкая устремленными вверх обнаженными «по самое некуда» ногами. Неудобство положения вернуло ее к суровой действительности, она попыталась приподняться на локтях, но это ей не удавалось.

– Чего это она? Эк ее приподняло да шлепнуло! – ошалело спросила у меня Наташка и быстро оглянулась по сторонам. – Кроме нас никого нет.

– Воистину, мы сообщили ей сногсшибательную новость, – пролепетала я, не будучи уверенной в том, что ясновидящая не сбрендила и неизвестно как воспримет желание ей помочь, но, к счастью, ошиблась.

– Помогите мне встать, – прохрипела с кресла Таисия. – Кажется, я потревожила рану…

Мы мигом пришли на помощь, обрадовав Таисию и порадовавшись сами тому, что на голове у нее ничего нового не добавилось. А вот в голове… То, что она творила и что несла, было похоже на бред человека, впавшего в состояние временного помешательств. Лихорадочно хватая нас за одежду, руки, ноги – за все, что попадалось ей в результате наших уверток, страшным голосом настоящей прорицательницы вещала:

– Я догадалась! Я поняла! Я все вижу, как на духу!

– Бли-ин! – взвыла Наташка. – Очнись, идиотка! И, если все видишь, отпусти мои брюки, ты же мне штанину почти разодрала! Ирка, я тебя прикрою, выползи как-нибудь и приволоки сюда подушку. Пусть над ней издевается! Перья полезут, сразу оклемается.

– Ждите следующей жертвы! Художника! – вела свою партию сбрендившая ясновидящая. – Я им помешала!

– Кому?! – едва выговорила я, яростно пытаясь парализовать левую длань прорицательницы, которой она активно трепала меня за волосы так, что на глазах выступили слезы.

Мухатская вдруг обмякла, отпустила нас с Наташкой на свободу и убитым голосом поведала:

– Им! Настоящим! Покойная Полина и покойный Черный монах вышли на тропу мщения. Я видела Черного монаха, направлявшегося из леса к купальне перед убийством Потапова. Он шел, прячась за кустами. Только я не придала этому значения. Думала, ряженый в свой костюм Чернов. Актерам не положено носить театральные одежды днем. И Полину, идущую к Рогожину, тоже видела. В лесу, недалеко от родника. Завтра Дятлов на прием наверняка не придет. Не зря его покойница в подвал заманила. Но здесь уже не я, вы с Черновыми ей помешали.

Мы с Наташкой переглянулись и поняли друг друга без слов – надо уходить, пока у ясновидящей окончательно крыша не съехала. В тот момент, когда она видела пробирающегося через кусты к купальне Черного монаха Ивана, он, по словам Вовчика, отправился обедать вместе с Настей. Осторожно и с мягкими уговорами мы уложили Таисию в кровать. И только потом озадачились – что делать с дверью? Нельзя же оставлять ее открытой.

– А-а-а, будь, что будет! – заявила Наташка, вытолкнула меня в коридор и закрыла апартаменты ясновидящей ключом снаружи. – Завтра пораньше встанем и вернем ключ. Хотя замок изнутри и без ключа прекрасно открывается.

Коридор освещался слабым светом настенных светильников. И в этом призрачном свете было хорошо видно бесформенную женскую фигурку в хламиде знакомого покроя, медленно удаляющуюся в другой конец коридора.

– Спокойной ночи, Настенька, – пожелали мы ей вслед.

Фигурка застыла, медленно развернулась, протянула к нам руки и направилась обратно.

– Я – Полина!!! – Громкий шепот гулко пронесся эхом по всему пространству.

– А мы – мать и мачеха, – все еще веря в розыгрыш, представила я в ответ нас с Наташкой. С таким же акустическим эффектом. Подруга же, не тратя времени на пустые слова, мигом рванулась к двери нашей комнаты и в рекордные сроки справилась с замком – учитывая, что дверь она вообще не запирала. Собиралась, но раздумала. Зато открыть старалась ключом. Не долго возилась. Я и опомниться не успела, как она втянула меня внутрь и защелкнула замок на два оборота. А ведь было от чего опомнить. Лично я успела увидеть белое лицо, совершенно не похожее на личико Анастасии. Скорее всего, это была героиня старинного портрета – Полина. Впрочем, у страха глаза велики.

У меня не нашлось сил поделиться своим впечатлением с подругой. Да и возможности. В панике закрыв дверь, она зажала уши руками. Более того, я не решилась заглянуть в ванную комнату и не пустила туда Наташку. В ушах звенело, и не только. Казалось, что отключили воду, но кто-то недоверчивый открыл краны и тупо дожидается живительного ручейка, вместо которого звучит жуткая какофония вырывающегося на свободу воздуха. Подумав, я придвинула спинкой к двери ванной стул и села на него, надежно ее забаррикадировав. Кресел в нашем номере, увы, не имелось. Мы застыли в ожидании продолжения ужастика. Обстановка в комнате казалась наэлектризованной. Не иначе как поэтому вышел из строя тонкий механизм, регулирующий движение портьер. На наших обезумевших глазах они стали разъезжаться в разные стороны, демонстрируя огромный диск луны. Верхний свет услужливо погас. Наташка пискнула, отняла руки от ушей и бросилась к канделябрам, украшавшим искусственный камин. Лампочки, имитирующие свечи, и без ее участия загорелись слабым, пугающим светом. Но он придал подруге сил, она опять включила люстру и проронила немного севшим голосом:

– Половина первого, все идет по плану. Спать пора. Вот только портьеры луну с солнцем перепутали. Техника не может быть стопроцентно надежной. Сейчас найду снотворное, будем спать при ярком освещении. Вставай. У картины ног нет, пинком дверь не откроет…

Новая порция трубного гласа была особенно ужасной. Наташка отпрыгнула к камину и схватила массивный канделябр, но он не хотел отрываться от каминной полки. Тем не менее она упорно дергала его на себя. А я, угнездившись на стуле, начала звереть, погружаясь в то бесшабашное состояние, когда море по колено. Нет, это из другой песни. Вот: когда злость пересиливает страх, а чувство осторожности лишается права голоса и все подчинено только одному стремлению – немедленно, во что бы то ни стало, прекратить ужасный спектакль.

Кажется, я зарычала, а Наташка взвизгнула. Или наоборот. Отшвырнув в сторону стул, я с размаху распахнула дверь в ванную… С плиточного пола силился поднять голову с вытаращенными на нас глазами человек – директор антикварного магазина господин Дятлов. Картины не было. Полотенце, которым она была обернута ранее, лежало под головой у непроспавшегося антиквара. Пробормотав, что я повторно ошиблась номером, он бессильно ткнулся носом в полотенце, причмокнул и захрапел, имитируя звуки воздуха, рвущегося из водопроводной трубы в момент ее обезвоживания.