называемый. Штаб по уничтожению заложников. И все равно продолжали передавать эту цифру (354 заложника. – О.А.). Мы возмущались. Конечно, нам надо было возмутиться еще сильнее, вплоть до физического. И заставить передать эти списки[43].

Потерпевшие вспоминали, что вранье о численности заложников, передаваемое по радио, бесило террористов, которые внимательно слушали все новостные выпуски. Именно это вранье, как говорили бывшие заложники, и стало причиной ухудшения условий их содержания – людям перестали давать воду и выпускать в туалет.

Седьмое. Кто на самом деле руководил штабом? Следствие утверждало, что Дзасохов и Андреев. Но у потерпевших было другое мнение. Напомню, что в Осетии сильны родственные связи. Среди потерпевших были и представители правоохранительных органов – у одного следователя, например, погибли в школе жена и дочь. У многих должностных лиц в заложниках оказались родственники. Можно предположить, что кто-то из них видел, что происходило в том штабе, который располагался в здании районной администрации. Или что-то слышал. Во всяком случае, невозможно объяснить, откуда в Беслане каждый второй знал, что к вечеру 1 сентября в Беслан прилетели генералы Проничев и Анисимов. Официально эта информация никем не подтверждалась.

Из показаний потерпевшего Руслана Тебиева:

– […] Дзугаев стал как бы козлом отпущения, он информацию передавал. А я считаю, что эту информацию заставляли передавать Проничев и Анищенко (вероятно, имеется в виду Анисимов. – О.А.). И об этом прокуратура молчит, и вообще об этом даже не говорят. Почему? Задаю вопрос. Почему не откроют их фамилии? В печати не звучат их фамилии. Они командовали этим штабом вплоть до взрыва. А потом, когда уничтожили всех, тогда сели в самолет и улетели. Всё, они в стороне остались. Это правильно со стороны прокуратуры? Я Николая Ивановича спрашивал: почему не возбуждаете уголовное дело против Проничева? «Я не вправе». Не вправе, тогда давайте мы пойдем к генеральному прокурору, поставим перед ним эти вопросы. Почему не возбуждаете, почему не спрашиваете, почему их показаний нет? Кто командовал штабом?[44]

Восьмое. Даже в таких незначительных вопросах, как пристрастие террористов к наркотикам, позиции следствия и заложников расходились. Во время оглашения приговора Кулаеву судья Агузаров напомнил, что судебно-медицинская экспертиза обнаружила в крови убитых террористов морфин и кодеин. В то же время врач Лариса Мамитова, которой боевики приказали оказать помощь их раненым подельникам, в рюкзаках с медикаментами не видела наркотиков.

Из показаний потерпевшей Ларисы Мамитовой:

– Были у них наркотики?

– Нет. Там не было таких препаратов. Потом Ходов достал из кармана аспирин и темпалгин. Потом Полковник ко мне подошел и говорит: «Доктор, ты видишь здесь кого-нибудь наркоманов?» Я говорю: «Нет». «Потом, – говорит, – попомни мои слова, нас назовут наркоманами. А ты сама кого-нибудь видишь?»[45]

Я привела лишь несколько нестыковок между показаниями заложников и официальной версией. Не исключаю, что все эти нестыковки имеют какие-то объяснения, не лишающие версию следствия правдоподобности. Однако таких исчерпывающих объяснений потерпевшим так и не представили.

Не все ходатайства потерпевших были удовлетворены. Они просили вызвать в суд для дачи показаний Руслана Аушева, доктора Рошаля, начальника Центра специального назначения ФСБ РФ Тихонова, генералов Проничева и Анисимова – но суд отклонял эти ходатайства, считая, что к делу Кулаева они не относятся.

В январе 2006 года бесланские женщины захватили помещение, где проходило судебное заседание[46]. Они не выпускали гособвинителей из зала с пяти и до девяти вечера – пока Шепель не пообещал им, что их ходатайства будут удовлетворены. Рошаль действительно приехал, но ничего нового не сказал, а только громко обиделся на бесланских матерей за обвинения, прозвучавшие в его адрес. Аушев прислал в суд объяснительную, что не может приехать по болезни. Генералы тоже в суде не появились. Отказали «Матерям Беслана» и в ходатайстве об объединении всех уголовных дел по бесланскому теракту. Напомню, что к тому времени, как начался процесс над Кулаевым, Генпрокуратура расследовала сразу несколько дел: основное дело о захвате заложников группой террористов, дело против трех сотрудников Правобережного РОВД, не обеспечивших безопасность школы № 1, дело против сотрудников Малгобекского РОВД, не проверивших лесной массив под Пседахом, а также дело Кулаева.

«Матери Беслана» считали, что только объединение дел позволит говорить в суде обо всех деталях теракта, вплоть до действий руководителей оперативного штаба. Но прокуратура сочла такое требование незаконным.

Смерть за смерть

26 мая 2006 года Нурпаше Кулаеву был вынесен приговор[47]. Его приговорили к смертной казни, но, учитывая мораторий, – к пожизненному заключению. Суд решил, что Кулаев знал, куда шел и зачем, – несмотря на его показания о принудительном участии в теракте. По словам судьи, утверждения Кулаева о том, что он не принимал участия в убийстве и избиении заложников, опровергаются показаниями потерпевших, утверждавших, что на все просьбы дать детям воду он отвечал отказом, стрелял в воздух и бил заложников прикладом автомата. Кровоподтеки на его плечах указывали, по мнению суда, на то, что Кулаев вел длительную стрельбу. Суд не нашел убедительными и утверждения подсудимого о давлении, оказанном на него во время предварительного следствия.

Когда Агузаров закончил, Кулаев громко произнес: «Это все сказки придуманные». Это был его просчет. Он мог бы попросить прощения у людей в зале. Мог бы сказать, что не согласен с приговором, но все равно просит простить его за то, что был в школе. Но нет. Человек, который в течение года играл роль жертвы и прятал глаза в пол, показал свое истинное лицо. Для тех женщин, кто уже начинал его жалеть, эти слова стали как ушат холодной воды.

Покидая зал суда, многие из них казались растерянными. Было ощущение, что они не понимают, как жить дальше. Этот судебный процесс помогал им бороться и жить, и вот он закончен.

Неожиданным для них стало и то, что судья Агузаров не вынес частного определения в адрес силовиков, руководивших оперативным штабом. Ранее Агузаров обещал им это сделать, но, видимо, «сверху» не позволили. А потерпевшие очень ждали этого определения – в нем они надеялись услышать о том, почему произошел теракт и кто в этом виноват. Впрочем, вынесение такого определения не входило в обязанности судьи.

Глава 5. Между жизнью и смертью

Опасная комиссия

В июне 2005 года я взяла интервью у заместителя председателя северо-осетинского парламента Станислава Кесаева, возглавившего парламентскую комиссию по расследованию теракта в Беслане. Юрист по образованию, университетский профессор, Кесаев производил впечатление