Это был тяжелый процесс. Люди падали в обморок. Плакали. Отвечали на порой бестактные вопросы гособвинителей. Я помню, как мать, потерявшую ребенка, спросили, какой вред ей причинен, а она, бледная и жалкая, растерянно посмотрела на прокурора и сказала: «Никакого». Обвинитель попросил ее уточнить ответ, на что даже судья Агузаров не выдержал: «Она же ответила!» Их просили оценить нанесенный им вред и спрашивали, желают ли они возместить его в денежном эквиваленте. Таковы процессуальные правила, ничего личного.

Из показаний потерпевшей Ирины Габисовой, опрашивает прокурор Мария Семисынова:

– Кто из членов вашей семьи погиб?

– Мой сын.

– Как звали сына?

– Шавлохов Аслан Васильевич.

– Какого он года рождения?

– 1998 года.

– В каком классе он учился?

– Не успел.

– В первый класс пошел?

– Да.

– Вы там находились?

– Нет.

– Кто еще из членов семьи был в числе заложников?

– Его бабушка.

– Как ее звать?

– Хаутова Залина Михайловна.

– Сколько ей лет?

– Не знаю.

– Что с ней случилось?

– Погибла.

– Других членов семьи не было в заложниках?

– Нет.

– Скажите, пожалуйста…

– Уже достаточно вопросов.

– Ну, мы должны выяснить всех раненых, погибших. Поэтому мы спрашиваем. Гибелью сына какой вред Вам причинен?

– Вопросы насчет семьи вообще мне не задавайте.

– Мы должны выяснить…

– Но я Вас тоже прошу. По-русски.

– Я не от себя задаю и не потому, что мне интересно.

– Большой вред. И как вы можете мне помочь оценить?

– И во сколько вы оцениваете?

– Оцените, пожалуйста, жизнь вашего ребенка и напишите точно так же[34].

На одном из заседаний суда показали съемку, сделанную кем-то из родителей в апреле 2004 года в школе № 1. Родители, сидевшие в зале, увидели своих детей – живыми. Это было очень страшно. Одни зажимали рты руками, но крик все равно прорывался, другие молча плакали.

Потом в суде прослушали аудиозапись переговоров неких людей – предположительно, боевиков из школы. Говорили по-ингушски, поэтому зачитали перевод. В ней были такие фразы: «Мы станем шахидами, если Аллаху будут угодно. Нас, моджахедов, ждет рай»; «Все будут шахидами. Магасу приветы передай. И Абдулле тоже приветы»; «По беспределу поубивали. Много кафиров убиты. Вовсю еще убиваем».

Кулаева спросили, узнает ли говорящих, он сказал, что слышит это в первый раз. Тогда Агузаров спросил его, что такое «кафир». И Кулаев ответил: «Неверных так называют». «Дети тоже неверные?» – спросил Агузаров. Кулаев опустил голову.

Однако потерпевшие ходатайствовали о прослушивании вовсе не этой записи. Они просили суд продемонстрировать секретные записи переговоров оперативного штаба с террористами. Но их ходатайство не удовлетворили. Сусанна Дудиева отметила тогда, что укрывательство такого важного факта убеждает ее в том, что в переговорном процессе не были использованы все возможности для спасения детей.

Казалось, перед судом стоит сложная задача – с одной стороны, нельзя было перегибать палку и следовало дать возможность потерпевшим выпустить пар, с другой – не допустить утечки «секретной» информации, касающейся реальных руководителей оперативного штаба и их действий. Поэтому суд удовлетворял только те ходатайства, на которые получал добро сверху. Думаю, Агузарову, который считался принципиальным человеком, это было непросто. Наверное, его тоже убедили, что интересы и безопасность государства зависят от этого процесса.

Так, не было удовлетворено ходатайство Эллы Кесаевой о приглашении в суд для дачи показаний бывшего президента Ингушетии Мурата Зязикова, бизнесмена Михаила Гуцериева, который участвовал в переговорах с террористами, и генерала Тихонова, который считался заместителем главы оперативного штаба. Она также просила вызвать в суд сотрудников МЧС, расчищавших школу от завалов и выносивших оттуда трупы. Кесаева считала, что они могли бы сообщить суду о характере повреждений тел – в частности, о наличии у них огнестрельных ранений. Но и тут ей отказали.

После этого заседания, в феврале 2006 года, Кесаева и несколько женщин Беслана начали голодовку, требуя опросить всех названных участников трагических событий. Они голодали 10 дней, две из них попали в больницу, но важных свидетелей в суд так и не вызвали.

Вопросы без ответа

Анализируя этот процесс, длившийся целый год, можно выделить несколько ключевых позиций, по которым версии следствия и потерпевших не совпадали.

Первое. Количество боевиков. Многие потерпевшие рассказывали, что боевиков было более 32 и часть из них ушла из школы, именно поэтому их не нашли среди трупов. Тут, конечно, можно возразить, что некоторые боевики не опознаны по причине сильных повреждений трупов. Но такое объяснение можно принять, если бы это была единственная нестыковка. А их много.

Например, кто-то из заложников вспоминал в суде, что видел в школе среди террористов араба и рослого человека славянской внешности, который не разрешал на него смотреть. Среди трупов их не увидели. Кулаев при этом заявил, что в банде было лишь 4 чеченца, остальные – ингуши. Также он утверждал, что главарь не разрешал ему и другим «пешкам» подниматься на второй этаж. Заложники тоже вспоминали, что террористы запрещали им входить на второй этаж. Из всего этого можно предположить, что на втором этаже школы находились какие-то особо важные боевики. Куда они делись? И почему Кулаев не помнит араба и славянина?

Второе. Потерпевшие были убеждены, что террористы бывали в школе № 1 ранее, возможно, во время ремонта, и потом спрятали оружие под полом в нескольких помещениях – библиотеке, актовом зале и, возможно, компьютерном классе (из этого класса, по свидетельствам очевидцев, выносили много оружия). Также некоторые свидетели утверждали, что директор школы знала нескольких террористов – так они решили, глядя на ее общение с ними. Из этого делался вывод, что переодетых в строителей боевиков директор наняла ремонтировать школу. Это утверждение опровергалось показаниями тех свидетелей, которые говорили, что ремонт школы проводился силами преподавателей, которые погибли в теракте. Следствие утверждало, что все оружие террористы привезли с собой, а полы в помещениях вскрывали, чтобы убедиться, что нет подкопа со стороны спецслужб. Но потерпевшие не верили, что столько оружия и террористов можно завезти на одном грузовике.

Третье. Некоторые свидетели, ранее утверждавшие, что боевики заставляли их доставать оружие из-под пола в школе, в суде изменили свои показания. Другие потерпевшие были уверены, что этим свидетелям угрожали, а следствие уверяло, что никаких угроз не было.

Объем уголовного дела Кулаева – 105 томов

Не могу не привести стенограмму опроса одного из потерпевших, бывшего