не выпирает, ничего себя не демонстрирует, поэтическое поскольку есть пронзительная печаль по человеческому. По Хайдеггеру[119] я бы сказал «экзистенциалы печали». Вспоминаю встречу прощания немолодых Людмилы Гурченко[120] и Юрия Никулина[121] из фильма «Двадцать дней без войны» и думаю, что это сцена одна из вершин мирового кинематографа. Равная улыбке Кабирии, в последнем эпизоде фильма «Ночи Кабирии»[122].

Но оставим кинематограф Алексея Германа, я собираюсь говорить о другом.

Как-то, уже в давние времена, когда ещё жил в СССР, в доме кинематографистов в Репино, в столовой, за соседним столом, сидели Алексей Герман и Светлана Кармалита[123], и я исподволь наблюдал за ними. Пара как пара, люди немолодые, мало говорили, чувствовалось, что понимают друг друга без слов, хотя почему так решил, сказать мне трудно.

Допускаю, что придумал, но потом, когда по российскому канал у «Культура» смотрел передачу об Алексее Германе и Светлане Кармелите, вспомнил эту встречу в столовой. И подумал, что наверно это и есть «идеальный брак», поверх времени, поверх «гендера» и прочих теоретизирований, которыми злоупотребляю в этой книге.

Не буду дальше рассуждать, просто приведу некоторые слова, которые говорили друг о друге Герман и Кармелита. Привожу не буквально, но за смысл ручаюсь.

Она о Нём:

«Я знаю о нём всё, походку, настроение, по движению спины могу судить о его настроении. Но что происходит в его голове, в которой рождаются его образы, мне неведомо».

Он о Ней:

«Она без меня ничего не сможет сделать. Но, вместе с тем, и я без неё ничего сделать не в состоянии.

Я, конечно, её знаю. Иногда преклоняюсь. Она мартышка, которую погладил бог. Есть другие мартышки, но их не погладил бог».

Вот и всё, что запомнил и записал. Не так много, но мне кажется, что достаточно. Ничего не следует добавлять.

Сэлинджер – Уна – Чаплин: счастливая судьба женщины…

Планировал написать об этом треугольнике, но после того как прочёл роман Фредерика Бегбедера[124] «Уна&Сэлинджер», отказался от этой идеи.

Но и обойти судьбу этой женщины, не смог. Не так часто встречаются женщины со счастливой судьбой. Поэтому ограничиваюсь небольшим текстом в «Дневнике», в необходимых случаях цитируя роман Бегбедера.

В русском издании на четвёртую обложку романа Бегбедера вынесены следующие слова:

«Любовь взаимная счастлива, но заурядна,

любовь галантная мучительна, но возвышенна.

Сэлинджер[125] и Уна[126] – это история галантной любви.

Чаплин и Уна – самый счастливый брак, какой я знаю.

Жизнь можно считать состоялась идеально, если пережить и то и другое, как Уна».

На мой вкус, стиль слишком напыщенный, но важна суть. Счастливая женская судьба, которая состоялась в двух актах. Сначала первая любовь, почти в подростковом возрасте, потом замужество на «всю оставшуюся жизнь».

Джерому Дэвиду Сэлинджеру – 21 год.

Его отец – еврей, зажиточный оптовый торговец кошерными копчёностями и сырами.

…важная деталь, может быть от этого еврейства, кошерных копчёностей, Сэлинджер убегал всю жизнь, постоянно что-то доказывал себе и окружающим…

Закончил военное училище, слушал лекции в Нью-Йоркском, а позже в Колумбийском университете. В Польше по указанию отца изучал производство колбас.

В 21 год Сэлинджер начинающий писатель, который опубликовал свои первые рассказы.

Уне О'Нил – 15 лет. Она дочь всемирно известного писателя[127].

Она красива, свободна, умна.

«Мать позволяла Уне не ночевать дома с пятнадцати лет – так у неё было больше времени, чтобы писать и тайком от дочери видеться с новым любовником…

– Моя мать крутит романы и хандрит, отец живёт в Сан-Франциско и не отвечает на мои открытки… Надо видеть во всём хорошее: поэтому я самая свободная девушка в Нью-Йорке!».

То, что произошло между Сэлинджером и Уной можно назвать любовью, или как-то иначе, просто в одно слово трудно вместить нежность, ранимость, колкости, и многое другое невыразимое словами, что происходило между ними. Добавим, что для Сэлинджера расставание с Уной стало травмой на всю жизнь, для Уны расставание прошло менее болезненно.

«Уна внушала уважение своей безмятежностью… Когда она улыбалась, две ямочки появлялись на её щеках, и тогда казалось, что жизнь, в сущности, может быть почти сносной, лишь бы всегда блестели глаза».

«Вот в чём твоя прелесть: ты всё время улыбаешься. Но твои глаза зовут на помощь».

«Она испытывала его терпение, и это было ужасно: иногда внезапно, ему хотелось встать и вернутся в одиночестве домой, он чувствовал себя Большим Неуклюжим Олухом».

«– Солдат Сэлинджер, я никогда так не боялась – сказала Уна. – У тебя лицо убийцы.

– Ты права: я тебя задушу, чтобы потом сожалеть о тебе… и томиться. Я обожаю томиться, это моё любимое занятие».

«Я произнесу душераздирающую речь на твоих похоронах, – продолжала Уна. – Тебя наградят посмертно. Все будут восхищаться моим верным сердечком. Сочувственно пожимать мне руку. Как же мне не терпится оросить слезами твою могилу»

«Солдат Сэлинджер» ушёл на войну. Что он хотел доказать себе, Уне, другим, всему миру?

Бегбедер прав: «сегодня с трудом верится, что в первой половине XX в. молодые американцы рвались под пули». Откуда они знали, что кончаются героические века, кончаются века мужской доминации, что все они вернутся с войны «потерянным поколением». Но у «солдата Сэлинджера» были свои резоны и не последний из них: Уна О'Нил. Такой вот своеобразный вызов женщине, любви, судьбе.

Сэлинджер ушёл на войну, писал ей длинные письма, а Уна села в поезд и поехала в Голливуд. Хотела стать актрисой, стала женой Чарли Чаплина[128]. Ей было 17 лет, ему 53. У него было много жён, Уна стала последней. Их брак продлился 34 года, у них было 8 детей.

Уна написала Сэлинджеру:

«Дорогой Джерри, я попытаюсь раз в кои-то веки быть не слишком сложной…

Я понимаю, что ты зациклился на мне, потому что далеко, потому что тебе страшно, и мне тоже страшно, что мы не поймём друг друга.

И всё же что-то между нами кончилось.

Ты знаешь, что я восхищаюсь тобой, что твоя необычность меня поражает, и я не жалею ни об одной минуте из тех, что мы провели вместе, даже когда ты не давал мне спать, часами читая вслух свои тексты!..

Ты навсегда останешься частью моего прошлого, но тебе нет места в моём будущем…

Я не хочу, чтобы ты страдал от разлуки, которую повлёк за собой Пёрл-Харбор[129].

Но и не хочу, чтобы ты продолжал мне писать так, будто я твоя невеста и