когда молодой человек взял в руки материных «Братьев Карамазовых», то не был ни взволнован более прежнего, ни опечален, ни растроган. А ведь парень вернулся в родной дом. Пусть тот не являлся для него первым домом, но от того не становился менее родным, перед ним на полке стояла его жизнь, его детство и юность. Аркадий это прекрасно понимал, и подростковым максимализмом он переболел, однако никак не мог возродить в себе былые переживания. Перед его глазами проплывали вполне определённые картины из прошлого, в связи с каждой из этих книг он мог вспомнить какую-нибудь историю, описать её в мельчайших подробностях, но совершенно без эмоций. Прошлое осталось в прошлом; возможно, оно заинтересовало, увлекло бы парня, когда бы налицо имелись вещественные доказательства его материальности, но сейчас Аркадия смущало настоящее и будущее, в том числе и самое-самое близкое. То, в чём он так боялся признаться и что давно глодало его душу, затмевало всё другое, являлось страхом перед неодобрением отцом его жизненных планов, молодого человека пугало, что тот не позволит ему учиться дальше, а, по сути, переучиваться и навяжет свою волю. Он столь сильно оказался похожим на всех состоятельных избалованных детей, что язык не поворачивается назвать его жизненный путь оригинальным.

Встреча

Между тем из прихожей уже доносилась возня, надо было выйти навстречу, поздороваться, выказать радость. Первой на глаза попалась Света. Хоть они виделись сравнительно недавно, но Аркадию показалось, что сестра заметно изменилась за неполные полгода, и изменилась не в лучшую сторону, черты лица стали резче и беспокойнее, она сильно осветлила волосы, от чего её лоб казался ещё более выпуклым, брови тоньше, а глаза впалыми и как будто мутноватыми. Кончик носа заострился и выдавался вперёд, щёки несмотря на то, что они с отцом только пришли с улицы, под слоем тонального крема выглядели очень бледно, а светло-розовая помада на тонких губах смотрелась совсем искусственным дополнением к уставшему, безучастному выражению лица. Фигура Светы потеряла некоторую часть природной женской гибкости, став прямолинейной и неуклюжей во всём: в не в меру широких для девушки плечах, талии, прямо переходящей в торс, и оголённых по колено худых ногах, с которых она тем временем стягивала отнюдь не дешёвые туфли. Да и одежда говорила о деловитой сухости – однотонное тёмно-синее платье без рукавов и такого же цвета пиджак, который она к выходу брата успела снять.

Отец тоже немного изменился, чуть постарел, чуть полысел, чуть потолстел, что Аркадия совсем не поразило. Его круглое лицо как всегда было серьёзным, а морщинистый лоб только усиливал это впечатление, светло-карие глаза смотрели жёстко и прямолинейно несмотря на то, что маленькие морщинки в углах предавали взгляду некоторую лукавость. Нос Геннадия Аркадьевича с годами становился только толще и покрывался мелкими щербинками, уголки губ давно начали уплывать вниз, органично дополняя тем самым обвисающий подбородок. Одет он был в стандартный однобортный костюм без галстука, чья помятость от долгого сидения в кресле стала особенно заметна, когда тот склонился над столиком в прихожей, чтобы что-то с него взять. Повернувшись и увидев сына, Геннадий Аркадьевич так по-отечески радушно улыбнулся, что парень разволновался ещё более.

– Здравствуй, путешественник ты наш. Прямо возмужал…

– И это за полгода? – тут же оборвал его Аркадий, а тот заулыбался ещё слаще.

– …и это за полгода. – Они пожали друг другу руки.

Света растерянно стояла с туфлей в руке, поскольку брат прошёл мимо неё, но вскоре они слегка приобнялись.

– Зря смеёшься, ты действительно сильно изменился, – сказала она, всё ещё придерживая его за плечи и разглядывая как занятный предмет.

– Ты тоже в этом смысле на месте не сидела.

– Надеюсь, в лучшую сторону.

– Надейся, – протянул Аркадий. Все натянуто усмехнулись, поскольку шутка вообще-то являлась для девушки унизительной.

Предполагается, что совместные семейные трапезы сближают людей. Так случилось и на этот раз, однако оно оказалось не тем сближением, которое расставляет точки над «i» и позволяет родственникам ощутить, что, пусть у каждого из них многое имеется в жизни, но присутствующие здесь и происходящее сейчас – самое важное в ней. Аркадий долго, нудно и сбивчиво рассказывал Оксане о Париже, в котором та не раз бывала, в том числе с ним, и могла поведать больше него, но сейчас зачем-то расспрашивала об этом городе, а Геннадий Аркадьевич со Светой никак не могли вернуться с работы, договаривали, проговаривали, соглашались, спорили, приходили к одним выводам, оставляли их, брались за другие, тоже оставляли и не в состоянии были остановиться. Видно, что обоим их спор нравится до чёртиков, привлекал сам процесс вне зависимости от результата, хотя виновницей такого положения дел в основном являлась Света. Сомнений, что отец способен принимать окончательные решения, ни у кого не возникало, поскольку он их уже не раз принимал, а в данный момент просто заигрывал с дочерью, будто чему-то обучая, чем обольщал её самолюбие.

А вот самолюбие его сына в это время зудело, поскольку тот полагал, что станет «гвоздём программы», но всё выглядело так, будто Оксана, исполняя роль хозяйки дома, развлекала молодого человека светской беседой, пока другие занимались важными делами. Кроме того, Аркадий не находил себе места, ожидая, когда будет поднята казавшаяся очевидной тема его будущего, он желал и боялся высказать свои сокровенные намерения – желал, потому что гордился ими, а боялся, поскольку смутно ощущал в них некоторое ребячество, но подчеркнуть их окончательность ему хотелось во что бы то ни стало. В таких чувствах парень часто отвлекался от разговора, рассматривая периодически обновляемым интерьер столовой и пытаясь угадать, изменилась ли обстановка других комнат, в которые со времени своего приезда он не успел заглянуть. Семья сидела в современно, даже слишком современно, поскольку всё современное быстро устаревает, обставленной комнате, куда выходили двери всех прочих, за большим обеденным столом со стеклянной столешницей. На нём стояло, во-первых, два салата из морепродуктов, первый – из креветок с орехами, зеленью, оливками и майонезом, приготовленный явно не сегодня и доходивший до кондиции в большом серебристом холодильнике на кухне, другой – непонятного происхождения, в котором только и чувствовались, что консервированный лосось и мелко нарезанные шампиньоны. Во-вторых, в самом центре дымилась супница, из которой торчала ручка половника, наполненная густой жидкостью с морскими гребешками, картошкой, теми же шампиньонами, что и в салате, тмином, луком и веточками брокколи. В-третьих, на второе, как и обещала, Оксана приготовила рыбу: запекла карасей с лимоном для размягчения костей, каждому по два, хозяину – три, хотя Аркадий после супчика еле-еле осилил одного. Запивалось всё